Нигилизм в искусстве (старая орфография)

Ex nihilo nihil.

Старая истина.

____

Мы всегда были той веры, что искуство, каково бы оно ни было въ данную эпоху, является всегда самымъ полнымъ и притомъ самымъ вразумленнымъ выраженiемъ смысла жизни въ данную эпоху. Этимъ мы не хотимъ конечно нисколько умалить ни заслугъ, ни достоинствъ науки, но то, до чего она доходитъ почастно, -- искуство часто отгадываетъ сразу полно. Въ искустве первомъ раздается всегда слово эпохи или слово известной минуты эпохи. Мы беремъ въ настоящемъ случае слово не въ какомъ-либо переносномъ, темъ менее таинственномъ, а въ самомъ обыденномъ смысле, пожалуй какъ названiе известной категорiи явленiй.

Каковъ напримеръ нинаесть последнiй романъ Тургенева, а формула: "нигилизмъ", "нигилисты" только съ его появленiя перешла въ общее достоянiе. Мы не говоримъ, чтобы Тургеневъ формулу эту выдумалъ; но онъ пустилъ ее въ ходъ. Съ его легкой руки пошли толки о нигилизме и нигилистахъ въ жизни, въ науке, и даже не очень давно одинъ критикъ заговорилъ о нигилизме въ искустве, указалъ даже на существующiя уже будтобы явленiя нигилизма въ этой сфере, даже на поэтовъ нигилизма. Справедливо ли указалъ онъ, -- другой вопросъ, но во всякомъ случае онъ почуялъ что-то носящееся уже въ воздухе, хоть можетъ-быть еще неспустившееся на землю.

Но прежде чемъ разсуждать, спустилось ли на землю это странное что-то, носящееся въ воздухе, надобно определить точнее, чтó такое можетъ быть связано съ понятiемъ о "нигилизме" въ искустве.

Мы не намерены путаться въ отвлеченностяхъ. Возьмемъ исходною точкою тотъ самый образъ, въ которомъ художникъ воплотилъ идею нигилизма вообще. Удачно ли, нетъ ли въ художественномъ отношенiи, -- мы здесь не станемъ решать. Явно, что практически удачно, потомучто многiе страшно озлобились на это изображенiе какъ на клевету, многiе же пытались, хотя явно искуственно, возрадоваться ему какъ идеалу. Клевета на что? Радость чему?

Явно, что есть "что-то", чего изображенiемъ можно раздражаться какъ клеветою или чего изображенiю можно возрадоваться какъ идеалу.

Отчего Базаровъ у Тургенева зоветъ себя не идеалистомъ (что ужь конечно понятно) и не матерьялистомъ, а нигилистомъ?

Что такое идеализмъ вообще, -- мы пояснять не станемъ. Но чемъ матерьялизмъ и нигилизмъ различны между собою, это не для всехъ вероятно ясно. А ведь чемъ-нибудь да различны. Иначе не пронеслась бы въ воздухе новая формула для выраженiя верованiй... то-бишь убежденiй... то-бишь... решительно затрудняемся выдумать слово, которое бы служило выраженiемъ "чего-то", заключающагося въ новой формуле и схваченнаго ею въ воздухе.

признаетъ, для Николая Петровича (т. е. отца) это человекъ, который ничего не уважаетъ. Весьма тонкое различiе, выходящее изъ сущности самыхъ характеровъ лицъ, недоумевающихъ передъ поразившимъ ихъ слухъ новымъ терминомъ. Для Николая Петровича, человека более простого и менее тонко развитаго, понятiе о нигилизме сливается съ понятiемъ о матерьялизме XVIII столетiя, матерьялизме фанатическомъ. Въ его воображенiи промелькнули Дидро, Эльвесьусъ, пожалуй даже маркизъ де-Садъ. А Павелъ Петровичъ знаетъ побольше: онъ и о "Stoff und Kraft" слыхалъ. Аркадiй открываетъ имъ, что нигилистъ -- это человекъ, который не склоняется ни передъ какимъ авторитетомъ, который не принимаетъ ни одного принципа на веру, какимъ бы уваженiемъ ни былъ окружонъ этотъ принципъ.

Дело объясняется: матерьялизмъ фанатическiй вместо веры въ духъ, ожесточенно имъ ненавидимой, имеетъ глубокую веру въ плоть. Матерьялизмъ Бюхнера признаетъ за догматъ веру въ силу и матерiю. Нигилизмъ, непринимая ни одного принципа на веру, не признàетъ безъ поверки даже матерiи и силы. Веритъ... нетъ! это не слово, равно какъ и "убежденъ"... допускаетъ... опять и это не то! какъ же наконецъ выразиться?.. ну да просто онъ режетъ лягушекъ и видитъ, или еще лучше -- смотритъ чтó изъ этого выходитъ.

Между идеализмомъ и матерьялизмомъ есть еще, вы знаете, скептицизмъ. Но нигилизмъ и не скептицизмъ. Скептицизмъ тоже веритъ, что можетъ-быть есть матерiя, а можетъ быть есть духъ, а можетъ-быть есть и матерiя, да есть и духъ вместе.

Мудреная вещь нигилизмъ. Или онъ лукавитъ, т. е. онъ тоже что матерьялизмъ, а то, небудучи идеализмомъ, онъ былъ бы скептицизмомъ, т. е. готовъ бы былъ, убедясь, поверить въ то или другое, или онъ запутался въ логическихъ противоречiяхъ... Да ведь онъ и логики впрочемъ не признаетъ!

Дело становится еще мудренее, когда понятiе о нигилизме переносится въ сферу искуства. Тутъ въ паралель съ нигилизмомъ, кроме идеализма, его врага, и матерьялизма, его очевиднаго прiятеля (ибо иначе онъ былъ бы скептицизмомъ), кроме наконецъ скептицизма становится еще реализмъ, дело опять-таки совсемъ другое.

Собственно реализмъ да идеализмъ были до сихъ поръ единственно-законными и даже пожалуй равно-законными формулами искуства, т. е. формулами неотвергаемыми жизнью. Идеализмъ... ну хоть кого бы? -- положимъ величайшаго идеалиста Шиллера, и реализмъ... беремъ одно изъ современныхъ, наглядныхъ проявленiй реализма -- Писемскаго, жизнь принимала и узаконивала вполне. Скептицизмъ узаконила она положимъ въ Байроне, потомучто подъ этимъ скептицизмомъ крылся жаркiй, но раздражонный и растравленный противоречiями идеализмъ, и терпела его... ну хоть въ Шелли. Матерьялизмъ въ виде положимъ "La pucelle d'Orlêans", она нето-что терпела, но допускала, какъ допускаются известные азили; но въ виде напримеръ романовъ де-Сада уголовно преследовала, какъ преследуются ею все вообще уголовные факты, или стыдилась какъ-нибудь явно выразить къ нимъ сочувствiе, ибо гласно, общественно еще никто напримеръ не цитировалъ стихотворенiй Баркова...

Но чтоже такое нигилизмъ-то въ искустве?.. Не слишкомъ ли поторопился критикъ, признавшiй заявленiями его стихотворенiя одного молодого поэта? Духомъ, но никакъ конечно не формою, одно изъ нихъ близко правда къ мiросозерцанiю Баркова, другiя только "понапряжоннее" некоторыхъ стихотворенiй Мюссе, -- но не более. Нигилизма мы еще тутъ, какъ ни въ одномъ изъ современныхъ явленiй, не видимъ. Видимъ усилiя, иногда очень комическiя, человека съ талантомъ, но съ крайнею молодостью взгляда, -- скакнуть выше меры, но право не более. Да и нечего тутъ видеть иного.

Всего лучше, чтобы сколько-нибудь постараться разъяснить вопросъ, -- выбрать несколько всеми признаваемыхъ за образцовыя произведенiя въ различныхъ родахъ искуства и приложить къ нимъ, какъ требованiя, все различныя, исчисленныя нами формулы, т. е. идеализмъ, реализмъ, скептицизмъ, матерьялизмъ и нигилизмъ.

Начнемте съ мiра искуствъ пластическихъ. Мы знаемъ напримеръ, что матерьялизмъ умеренный увидитъ хоть бы въ Венере милосской одне только отличныя формы и не увидитъ того божественнаго, чтó видитъ идеализмъ, и того грандiозно-действительнаго, чтó долженъ признать последовательный реализмъ, какъ одна изъ законныхъ формулъ искуства. Но чтоже за дело до Венеры милосской нигилизму? Базаровъ, когда онъ восхищается "свежатинкой", не есть последовательный нигилистъ, а хорошiй, но еще не крайнiй матерьялистъ. Матерьялизмъ допускаетъ если не красоту формъ, то покрайней-мере ихъ апетитность, и отнесясь довольно равнодушно къ Венере милосской, похвалитъ конечно отличныя формы, но всегда предпочтетъ имъ более апетитныя формы Венеры-Каллипиги, въ крайнихъ же и более последовательныхъ своихъ требованiяхъ всегда пожелаетъ лучше красавицы живой, чемъ красавицы созданной художникомъ, яблока настоящаго, чемъ яблока нарисованаго...

Нетъ!.. мы ошиблись въ последнемъ случае: матерьялизмъ еще можетъ подчасъ пожелать любострастныхъ изображенiй. Вотъ авось-либо здесь-то мы и доберемся до сути дела, вотъ можетъ-быть тутъ-то мы и поймаемъ настоящее слово такъ-называемаго нигилизма.

Ко всему относясь критически, онъ въ отличныя формы, какъ въ формы, не веритъ, точно также какъ ни во что не веритъ, темъ менее въ красоту, въ понятiе общее. Съ другой стороны, тоже вследствiе критическаго отношенiя ко всему, онъ медицински дознаетъ ненормальность напряжонныхъ въ своихъ крайностяхъ стремленiй матерьялизма. Онъ не будетъ даже дразнить себя изображенiемъ положимъ яблоковъ, а просто, здорово скажетъ, что яблоко настоящее всегда вкуснее чемъ яблоко нарисованое.

Ergo -- яблоко нарисованое для него совсемъ не существуетъ. Онъ признаетъ только нормальное и здоровое ощущенiе, которому ненужно ни видеть предметовъ своего вкуса повторенными въ искустве, ни поддразнивать свой апетитъ.

Ergo -- ему нетъ никакого искуства и никакого отношенiя къ искуству.

Но мы взяли дело съ его наиболее рельефной стороны. Возьмемъ его поглубже, проверимъ отношенiя различныхъ формулъ, и притомъ въ большей подробности, къ двумъ-тремъ какимъ-либо генiальнымъ, безспорно-признаваемымъ всеми поэтическимъ образцамъ.

Чтобы взять нечто безспорное, такое, въ чемъ бы всякая формула могла найти, хоть съ натяжкою, свое, возмемте, какую-нибудь изъ драмъ Шекспира. Мы не предлагаемъ ни Шиллера, котораго красоту и правду способенъ отвергнуть узкiй реализмъ, и сохраняя благоговенiе къ которому некоторые матерьялисты сами обличаютъ свою непоследовательность, ни Гомера, вполне, т. е. не рутинно доступнаго только немногимъ идеалисто-реалистамъ. Скажутъ намъ, что и Шекспира некоторые идеалисты не понимали: ведь не понималъ же напримеръ Жуковскiй Гамлета! Но ведь есть и узкiй идеализмъ, какъ есть узкiй реализмъ.

Мы избираемъ драматическiя произведенiя именно потому, что въ отношенiяхъ къ нимъ нельзя никакой формуле оставаться хладнокровной. Надъ лицами произносится зрителями тотъ или другой судъ, и въ суде-то этомъ сказываются преимущественно известныя жизненныя требованiя.

Возьмемте сначала хоть "Ромео и Джульету". Отношенiе къ этой драме правильнаго идеализма и правильнаго реализма разсматривать нечего. Разница въ этихъ отношенiяхъ будетъ только въ томъ, что реализмъ пойметъ драму проще, -- въ крайнихъ своихъ проявленiяхъ, какъ въ высшей степени правдивое по своей сущности, хотя странное по языку и формамъ представленiе страстныхъ половыхъ отношенiй. Нравственное мерило его будетъ здесь весьма здоровое и верное. Ну чтожъ? скажетъ онъ: бываетъ и можетъ быть, но только редко. И чтобъ показать вамъ какъ редко это бываетъ, онъ съ безпощадною правдою раскажетъ вамъ повесть о браке по страсти Сергея Петровича Хазарова съ Мари Ступицыной, неупустивши изъ виду даже Фра-Лоренцо въ отрицательно-комической фигуре M-me Мамиловой. Идеализмъ пойметъ это -- по словамъ великаго идеалиста-реалиста Лессинга -- единственное творенiе о любви, которое сама любовь писала, какъ въ высшей степени поэтическое представленiе борьбы на жизнь и на смерть одной изъ законнейшихъ пружинъ души человеческой съ окружающими ее препятствiями, какъ известнаго рода идеальный кодексъ и почти-что пропуститъ безъ вниманiя исключительность положенiй и характеровъ. Въ этомъ только и будетъ вся разница, да разве еще въ заключительномъ вопросе, который идеализмъ и реализмъ могутъ себе задать по поводу героевъ драмы. Оба они -- и идеализмъ и реализмъ -- знаютъ очень хорошо, что "Ромео и Джульета" не могли бы вечно остаться такими, какими изобразилъ ихъ поэтъ:

Ромео умеръ... съ нимъ Джульета...
Шекспиръ зналъ жизнь какъ богъ...

Но идеализмъ невольно скажетъ при этомъ случае великiй стихъ своего любимца:

Es ist das Loos des SchЪnen auf der Erde!

а реализмъ не пришолъ бы въ отчаянiе, еслибы Ромео и Джульета остались живы и перешли бы въ более мирныя и спокойныя отношенiя. Ведь сумелъ же привести реалистъ Толстой свое "семейное счастье" къ умиротворяющему и вместе нисколько не мещанскому исходу... И идеализмъ и реализмъ вообще пополнили бы здесь другъ друга при взаимномъ столкновенiи. Въ самой драме между двумя ея политическими фигурами, стоитъ истинный реалистъ Меркуцiо съ его циническими выходками и поэтической натурой, способной до такой тонкости понимать и передавать чары царицы Мабъ, -- реалистъ Меркуцiо, умирающiй изъ-за дела, которое онъ самъ проклинаетъ.

Узкiй реализмъ назоветъ ее просто приторною въ наше время, и разумеется грехъ его будетъ тяжелее греха узкаго идеализма: тотъ хоть что-нибудь въ драме понимаетъ, онъ -- ровно ничего.

Мы забыли сказать, что какъ идеализмъ, такъ и реализмъ, оба поймутъ, только конечно по-своему, -- одинъ религiозно, другой разсудочно, но въ конце концовъ одинаково -- веру Шекспира въ разумность жизни, въ ея последовательность при всехъ видимыхъ случайностяхъ.

Ему больше понутру придется восторженный гимнъ любви Донъ-Жуана и Гайдэ въ Байроне. Въ своихъ крайнихъ последствiяхъ онъ долженъ написать барковскую пародiю на драму Шекспира.

Отношенiе скептическое будетъ разумеется половинное.

"Ромео и Джульетой"? Въ сравненiи съ своимъ старшимъ братомъ -- матерьялизмомъ онъ ведь слишкомъ трезвый мещанинъ, чтобы желать красокъ гуще и сильнее. Онъ вообще можетъ сказать только по отношенiю къ этой драме то чтó Вольтеръ, непонимавшiй музыки, сказалъ обращаясь къ музыке: "Sonate, que me veux-tu?" Такъ и онъ спроситъ: "Драма, что тебе надобно? Зачемъ ты мне?" Больше ничего онъ сказать не можетъ.

Такимъ образомъ въ конце концовъ формула нигилизма неприложима къ искуству. Искуство можетъ быть идеальное, реальное, пожалуй матерьяльное, но нигилистическаго искуства нетъ и быть не можетъ. Нигилизмъ въ искустве значитъ просто чистое, голое отрицанiе искуства и его явленiй, какъ вещей абсолютно-ненужныхъ жизни, недолженствующихъ существовать.

Однимъ словомъ -- искуства нетъ более. Оно умерло, оно отжило.

Это слово было сказано даже недавно мыслителемъ, хотя и безпощаднымъ въ своихъ логическихъ выводахъ, но способнымъ глубоко сочувствовать искуству. Свой страшный -- для него самого страшный, мы уверены -- выводъ онъ основалъ преимущественно на мизерности и ничтожности современныхъ явленiй искуства. Хотя здесь, допрашивая современное состоянiе искуства, онъ слишкомъ увлекся отрицательно, хотя страннымъ образомъ онъ пропустилъ какъ-будто безъ вниманiя множество явленiй, свидетельствующихъ о явныхъ признакахъ живучести и жизненности искуства, но темъ неменее слова его, какъ всегда почти, даютъ ключъ къ разуменiю того, что носится въ воздухе насъ окружающемъ.

Искуство умерло, или покрайней-мере умереть, какъ вещь ненужная -- вотъ последнее слово нигилизма. Но это только последнее, крайнее слово. До него еще надобно дойти. Покаместъ хоть съ затаенной досадой, а надобно признать его существованiе. Явленiя существуютъ, надобно же съ ними когда-нибудь мириться. Но какъ же мириться съ ними нигилизму? Матерьялизмъ фанатическiй могъ бы покрайней-мере обращать ихъ на служенiе себе въ своей идее; нигилизму никакое служенiе ненужно. Ему главнымъ образомъ нужно, чтобы никакихъ подобныхъ явленiй не было. Но, повторяемъ, это уже его последнее слово, слово его зрелости. Покаместъ же онъ самъ еще юнъ, еще окружонъ какимъ-то таинственнымъ нимбомъ. Еще Базаровъ ищетъ адептовъ и сеидовъ.

И нигилизмъ выступаетъ на первый разъ какъ доктрина.

Въ приложенiе къ искуству доктрина эта является какъ отрицанiе всякихъ законовъ искуства въ явленiяхъ искуства, въ полнейшемъ разнузданiи личной свободы въ искустве. А такъ какъ все законы искуства приводятся въ сущности къ одному закону, къ идеалу, то отрицанiе идеала и становится на время главною задачею нигилизма въ его приложенiи къ искуству.

Большая часть явленiй, насъ окружающихъ, на первый разъ какъ-будто служитъ подтвержденiемъ этой задачи нигилизма. Идеалъ, стоящiй передъ большею частiю нашихъ деятелей въ искустве, такъ мелокъ, что почти и незаметенъ. Мы думаемъ, что ненужно подтверждать этой мысли указанiями на явленiя. Подите на первую живописную выставку и останавливаясь передъ лучшими, передъ талантливейшими произведенiями, вы ужаснетесь отсутствiя идеала; читайте большую часть современныхъ литературныхъ произведенiй, вы поражены будете темъ же самымъ ужасомъ. Разбирая разъ въ нашемъ журнале вещь г. Генслера, мы, помнится, назвали ее огромнымъ холстомъ съ маленькими кадрами, изъ которыхъ каждый самъ по себе въ высшей степени замечателенъ, но которыхъ этажи и ряды производятъ въ высшей степени утомляющее впечатленiе: видишь талантъ съ отсутствiемъ какой-либо целостной концепцiи, весь разбросавшiйся на мелочи, весь растерявшiйся въ подробностяхъ. Мы указываемъ на это явленiе какъ на одно изъ знаменiй нашего времени и притомъ изъ знаменiй новейшихъ. Еще могли бы мы указать на распространившуюся страсть къ пародiямъ, еслибы не боялись придать этой страсти слишкомъ большое значенiе и еслибъ она не была чисто нашимъ местнымъ явленiемъ.

Виктора Гюго за его последнее произведенiе, но ужь никакъ не отсутствiемъ идеала. Ведь всемъ тоже чемъ угодно можете вы попрекнуть Вагнера, но тоже не отсутствiемъ идеала. Иногда подъ мучительною борьбою стремленiя къ идеалу падаютъ великiя жертвы, какъ Ивановъ, какъ Гоголь, но ведь еслибъ оне пали совершенно ничего недостигнувши, непоказавши какой громадный идеалъ стоялъ передъ ними, то можно было бы действительно придти въ отчаянiе и за идеалъ, и за искуство. А ведь согласитесь, что они пали на полупути. Можетъ-быть такъ падетъ напримеръ и Вагнеръ въ своихъ музыкальныхъ реформахъ; да чтожъ изъ этого? Идеалъ, имъ отчасти уже показанный, найдетъ себе иного, менее нетерпеливаго и тревожнаго служителя, какъ напримеръ тревожившiя Гоголя положительныя задачи русской жизни отозвались въ спокойной деятельности Островскаго.

Идеалъ неисчерпаемъ и стало-быть искуство вечно. Въ это мы крепко веруемъ. Но боясь, чтобы идеализмъ нашего взгляда не былъ понятъ ложно, небылъ сочтенъ за одностороннiй, за теорiю "искуства для искуства", кончаемъ нашу заметку некоторою оговоркою насчетъ идеализма и идеальнаго взгляда.

Собственно-говоря, на жизнь (а стало-быть и на искуство) только и могутъ быть два взгляда. Взглядъ утилитарный, вера въ теорiю, вера въ прогресъ отвлеченнаго человечества, въ конце концовъ уничтожающiй народности, искуство, философiю и исторiю, и взглядъ вера въ жизнь и въ ея неисчерпаемую безконечность съ признанiемъ вечности всего.

Идеальный взглядъ вовсе не такъ непримиримъ съ темъ, чтó въ утилитаризме есть живого и для жизни вообще .

самыя противоречивыя, неверующiй въ возможность истощенiя ея силъ на произведенiе великаго и прекраснаго (подразумевается, что это неверiе не отрицаетъ возможности какого-либо геологическаго переворота), равно узаконивающiй какъ "требованiя" (postulatum), какъ потенцiи, все -- отъ аскетизма до утилитаризма, -- гораздо ближе къ взгляду матерьяльному и физiологическому, чемъ взглядъ утилитарный, всегда совершающiй идоло-жертвенную требу последне-родившейся теорiи, хотя бы это была даже теорiя нигилизма.