Русский театр в Петербурге (старая орфография)

Настоящую статью мою я начну съ исправленiя трехъ ошибокъ, вкравшихся въ предшествовавшую, -- ошибокъ, изъ которыхъ въ одной я вовсе не виноватъ, въ другой приношу amende honorable а въ третьей нисколько не раскаяваюсь.

Именно 1) по ошибке наборщика, вместо: "г-жа Силуянова дебютировала эпизодически т. е. явилась передъ публику съ одной арiей (слышно впрочемъ, что она дебютировала въ Линде.) "вышло, что г-жа Силуянова дебютировала въ Линде, чего вовсе не было. 2) Белотелову въ женитьбе Бальзаминова я назвалъ Ничкиной, въ извиненiе чего не имею права сказать даже какъ гоголевскiй городничiй "по неопытности". -- и 3) дичь, рекомую Ливанской красавицей и принадлежащую фантазiи г. Петипа я назвалъ сочиненiемъ г. Сенъ Лео а -- что впрочемъ совершенно все равно, ибо гг. Сенъ Леонъ и Петипа могутъ поспорить кто кого перещеголяетъ балетной дичью...

За симъ покаявшись (что и прилично въ ту пору года, въ которую настоящая статья пишется) я приступаю къ весьма печальнымъ размышленiямъ, возникшимъ изъ прошлой беседы моей съ моимъ юнымъ провинцiальнымъ другомъ. Изъ нее, если читатели пробежали ее, какъ самый неотразимый выводъ являлись следующiе три факта;

1) чрезвычайно низменный уровень нашего драматическаго столичнаго репертуара.

2) таковой же, если еще не более низменный, уровень драматической нашей сцены.

3) таковой же, если еще не более низменный, уровень нашей театральной критики.

Все эти три факта съ посильнымъ объясненiемъ ихъ причинъ мне и следовало бы разсмотреть по тремъ рубрикамъ, еслибы я не питалъ глубочайшаго отвращенiя къ рубрикамъ вообще. Вследствiе же такого неодолимаго отвращенiя -- я только выставляю на видъ факты, о которыхъ намеренъ я вести речь: говорить же о нихъ буду по обычаю такъ какъ Богъ на душу положитъ, не держась строго установленныхъ гранокъ.

Вотъ напримеръ я начну прямо ex abrupto съ одного весьма страннаго и въ некоторомъ отношенiи не лишоннаго назидательности факта. Существуетъ въ "пространномъ" отечестве нашемъ, между множествомъ другихъ диковинокъ, журналъ, который вотъ уже четырнадцатый годъ занимается спецiально чрезвычайно любопытнымъ деломъ, а именно тупой враждою ко всему новому и живому въ литературе, и подбиранiемъ на свои страницы разнаго сора, отвергаемаго другими журналами, кроме того онъ иногда высидитъ чрезвычайно мудреный вопросъ въ роде вопроса о томъ: народный ли поэтъ Пушкинъ? и возится съ этимъ глубокомысленнымъ вопросомъ какъ Кифъ Мокiевичь возился съ другимъ столь же глубокомысленнымъ: отчего слонъ не родится въ яйце?.. Достопочтенный журналъ сей, известный то подъ именемъ "Старухиныхъ записокъ" то подъ именемъ "родительскихъ поминанiй" удивительно напоминаетъ известный оракулъ басни, который говорилъ дело только:

Пока сиделъ въ немъ умный жрецъ..

Съ 1838 по 1846 годъ въ немъ сиделъ не то что умный, а генiальный жрецъ -- Белинскiй, который какъ известно попалъ туда по счастливому случаю и чуть не противъ воли главнаго хозяина, славнаго въ литературе открытiемъ шестой части света, открытiемъ столь же мало впрочемъ удавшимся, какъ другое открытiе имъ совершонное -- открытiе критика въ герое литературной "тли" въ Межевиче -- и какъ третье, уже совершонное наместникомъ его -- открытiе, что Пушкинъ не народный поэтъ.

Фатумъ неудачныхъ открытiй, оставившiй было журналъ при великомъ заклинателе темныхъ силъ Белинскомъ -- вновь овладелъ имъ какъ только великiй заклинатель отъ него отстранился, и отяготелъ надъ нимъ окончательно. "Понесъ оракулъ вздоръ" -- сначала довольно умный въ роде разсужденiй о политической экономiи по поводу Кольцова, потомъ вздоръ компилятивно-научный въ роде статей о нашей "выдуманной" литературе до-Пушкинской, -- вздоръ впрочемъ довольно полезный для составленiя разныхъ учебныхъ пособiй, наконецъ уже вздоръ совершенно старческiй. Вместе съ темъ старая страсть къ открытiямъ новыхъ частей света начала выражаться въ старомъ органе замечательными фактами, да и необходимо должна была возникнуть. Старческiй органъ съ 1850 года -- до котораго съ 1846 онъ былъ складочнымъ местомъ хорошаго и дурного школы сантиментальнаго натурализма, покинутый и этимъ все-таки сильнымъ направленiемъ -- окончательно осовелъ передъ новыми явленiями литературы пятидесятыхъ годовъ, которая не избрала его своимъ органомъ, и не понимая ее, а главное -- не зная что съ нею делать, решился героически на тупую вражду съ ней, до ныне еще продолжающуюся, если не съ успехомъ то съ замечательно постояннымъ и достойнымъ лучшей участи рвенiемъ... Между темъ она, т. е. литература-то въ лице Островскаго, Писемскаго, А. Толстого делала свое живое дело, неспрашиваясь осовевшаго оракула и самъ оракулъ не могъ, хоть и смутно, не чувствовать что дело что-то не ладно, что ему наконецъ печатать нечего и хоть покорился горькой участи печатать (за немногими въ теченiи многихъ летъ исключенiями) журнальные оборыши, но придумалъ въ видахъ развлеченiя своихъ читателей приняться вновь за открытiе новыхъ частей света.

И вотъ, въ лето отъ Р. Х. 1855 подарилъ онъ публику открытiемъ поистинне блистательнымъ, а именно, напечаталъ сцены (все напечатать посовестился!) изъ знаменитой комедiи г. Горева: "Сплошь да рядомъ". Причина помещенiя очень ясна. На-те дескать вамъ (т. е. публика) штуку почище вашего хваленаго Островскаго, языкъ "почуднее", нравы похлеще!. Увы! шестая часть света осталась terra incognita, сценъ изъ комедiи г. Горева неодолелъ никто. Фiаско было совершеннейшее, самаго неблаговиднаго свойства.

Жизнь и литература делали свое дело въ разрезъ съ почтеннымъ журналомъ. Журналъ тоже делалъ свое дело т. е. наполнялся мертворожденными произведенiями или журнальными оборышами. Иногда онъ покушался какънибудь оживить себя, напечаталъ, напримеръ "Обломова", сталъ печатать даже Писемскаго, противъ котораго воевалъ въ начале пятидесятыхъ годовъ, печаталъ Мея... но "не вливаютъ вина новаго въ меха ветхiе". Ветхiй мехъ вредилъ и вредилъ даже новому вину, которое попадало въ "Старухины записки" напримеръ въ виде статей гг. Павлова (П. В.) Щапова (пока даровитый, хоть и парадоксальный изследователь не сталъ окончательно русскимъ историкомъ "Искры"), и попадаетъ еще временами доселе въ виде умныхъ и дельныхъ статей г. Бестужева-Рюмина... Во всякомъ случае, это случайное новое и живое попадавшее и изредка до сихъ поръ попадающее въ престарелый органъ -- столь же мало идетъ ему какъ павлиновъ хвостъ къ воробью.

Удивятся конечно что о литературномъ журнале и его направленiи говорю я въ статье о театре. Да что же прикажете делать, когда съ 1855 года -- журналъ открываетъ новые части света преимущественно въ области драматургiи, -- что въ немъ и только въ немъ встретите вы творенiя г. Потехина Junioris, г. Ф. Устрялова и другiя диковины россiйскаго драматическаго генiя, которыхъ ни одинъ сколько нибудь уважающiй литературу органъ печатать не станетъ, что съ другой стороны, въ немъ и только въ немъ встретите вы заматеревшую тупую вражду къ Островскому, что въ немъ и только въ немъ наткнетесь вы въ настоящую минуту на хвалебные гимны г. артисту Бурдину...

Вы можетъ быть не верите? Увы! и я бы не верилъ еслибы не лежала теперь во-очiю передо мною январская книжка достопочтеннаго журнала и еслибы не прочелъ я разныхъ диковинъ въ ней заключающихся, отъ драмы "Пагуба" изъ народнаго быта, где въ числе действующихъ лицъ является блудящiй огонекъ, вспыхивающiй на могиле героининой матери, да театральной хроники вопiющей на безнравственность "Воспитанницы" Островскаго и восхваляющей г. Бурдина за роль Тита Титыча въ "Тяжелыхъ дняхъ"...

Добродетель себе представителя,
Въ литераторе ныне найдетъ...

Неожиданно вновь обрететъ.

Вновь, говорю я, ибо имелъ же онъ таковаго въ г. Гiероглифове.

Вотъ эта-то самая книжка толстаго и почтеннаго журнала и послужитъ для меня исходнымъ пунктомъ всехъ моихъ разсужденiй. Въ ней все есть -- и оборышъ журнальный въ виде драмы "Пагуба" -- и открытiе въ роде безнравственности "Воспитанницы" и таланта г. Бурдина -- и есть наконецъ вещь, которую, какъ совершенно противоречащую общему направленiю журнала, я назову только после.

Вы не потребуете конечно чтобы я разобралъ "Пагубу". Сколько этихъ "Пагубъ", "Злыхъ долей" "Тяжкихъ долей" -- заимствованныхъ разумеется изъ народнаго быта носится во все редакцiи -- и какое глубочайшее недоверiе возбуждаютъ оне однимъ видомъ своимъ во всехъ редакторахъ и во всехъ сотрудникахъ, которымъ редакторы поручаютъ просматривать разный наносимый хламъ. И есть причины на такое недоверiе. Я напримеръ, во первыхъ совершенно согласенъ съ парадоксальными по форме но совершенно основательными словами одного изъ моихъ друзей, что "ужасно трудно писать драматическiя сочиненiя" -- словами, сказанными имъ съ горестiю одному очень неглупому господину и вовсе не бездарному писателю по прочтенiи его произведенiя въ драматической форме, -- во-вторыхъ, я нагло, до цинизма ни въ какiя драмы изъ народнаго быта, кроме драмъ Островскаго не верю, пока разумеется не воспоследуетъ нежданно какого-нибудь осязательнаго разуверенiя -- въ третьихъ наконецъ, я также нахально не верю, чтобы какое либо замечательное драматическое произведенiе миновало рукъ техъ изъ редакторовъ, которые суть въ некоторомъ роде "исполины-ловцы"..

Все эти причины моего неверiя, кроме последней, должны быть конечно разъяснены.

Действительно, "ужасно трудно писать драматическiя сочиненiя". Покойный Чернышевъ напримеръ, въ разныхъ очеркахъ, сценахъ повестяхъ высказывалъ много наблюдательности, писалъ въ этомъ роде покрайней мере прилично... но ведь хламъ, пошлость и рутина -- его произведенiя для сцены. Дурная положимъ книга г. Потехина junioris, "Наши безобразники", но ведь этотъ страмъ литературный, -- перлъ въ сравненiи съ его сценическими произведенiями въ роде "Дока на доку нашолъ" (зри Отеч. Зап.), или "Доля Горе" (зри оныя же). Скучны романы и повести г-жи Евгенiи Туръ, но что же это въ сравненiи съ ея драматической пословицей: Первое апреля"? Приторны военные разсказы г. Погосскаго, но ведь въ некоторомъ роде на жизнь человеческую посягаютъ его драмы. Плоха была географiя покойнаго г. Ободовскаго, но кто же перенесетъ, кроме режиссера Александринскаго театра и общества умственнаго паралича, "Боярина Матвеева." Пусть романъ г-жи Каменской: "Пятьдесятъ летъ" назадъ (Зри тоже "Отечеств. Зап.") но

Измерить океанъ глубокiй
Сочесть пески, лучи планетъ

гораздо легче чемъ изследить всю глубину пошлости заключающейся въ "Лизе Фоминой" (ее даже и "Отечественныя Записки" не напечатали, а впрочемъ, можетъ быть еще отпечатаютъ); г. Пальмъ наконецъ, до сихъ поръ известный какъ заурядный, но все-таки приличный поэтикъ, какъ только взялся за драму, -- "Благодетеля", написалъ!...

Ужасно трудно писать драматическiя сочиненiя!

Да не только третьестепеннымъ, упомянутымъ мною сочинителямъ, они не даются. Даровитейшему изъ нашихъ белетристовъ, первому изъ нихъ (если, къ сожаленiю, не одному изъ первыхъ нашихъ художниковъ) г. Писемскому, они не удаются. Одному изъ первыхъ художниковъ нашихъ, Тургеневу, плохо они удавались... такъ плохо, что говоря о немъ какъ объ одномъ изъ нашихъ первыхъ художниковъ, стараешься всегда миновать эти грехи его литературной отзывчивости. Наконецъ ужь на что борзописецъ и притомъ весьма читаемый, весьма приличный борзописецъ г. Потехинъ senior, а какiя ужасныя вещи его драмы!.

Не говорю ужь о спецiалистахъ -- драматургахъ: гг. Владикине, Дьяченке, Родиславскомъ и другихъ представителяхъ мiра "тли" литературной, петербургской и московской.

Не говорю съ другой стороны о даровитейшихъ лирикахъ какъ напримеръ Полонскiй, согрешившiй некогда "Дареджанной Имеретинской", о великомъ, но загадочно недовершонномъ таланте покойнаго Мея, съ генiальнымъ захватомъ Веча, Ивана Грознаго и почти что кукольниковски -- пошлою постройкою его драмъ.

Да-съ, ужасно трудно писать драматическiя сочиненiя!.

И еще можетъ быть, и всего можетъ быть труднее писать драматическiя сочиненiя изъ народнаго быта, а они-то только и пишутся, азартно всеми пишутся въ настоящее время.

Ведь что же это за штука напримеръ жалостная въ сочиненiи г. Писемскаго: "Горькая судьбина" вышла... Чего кажется тутъ нетъ? И отношенiя эти двухъ сословiй затронуты и до избiенiя младенцовъ уголовщина доведена

А нетъ не веселитъ
И сердца вашего ни чуть не шевелитъ

т. е. драмы-то настоящей, потрясающей сердце драмы, не выходитъ. Ведь такъ то кажется какой? Костромской, настоящiй, pursang. Ведь следствiе то хоть бы одно какъ представлено, точно вотъ въ суде сидишь, а не выходитъ, ничего не выходитъ. Хоть бы долю той симпатiи чувствовалъ зритель къ Ананiю, какую онъ къ Льву Краснову чувствуетъ, а ведь Ананья тотъ же П. Васильевъ играетъ и отлично играетъ! Хоть бы что нибудь кроме отвращенiя къ глупой и потомъ помешанной бабе, его жене, онъ чувствовалъ, а эту бабу играетъ въ Москве первая изъ русскихъ артистокъ К. Н. Васильева.

голой уголовщины, а не художества, равно какъ и отъ избiенiя младенцовъ въ драме Писемскаго, а отъ его бабъ-кликушъ впечатленiе выходитъ какое-то надоедливое, раздражающее своею пошлостiю.

но ведь вовсе не темъ что онъ жену режетъ, какъ и Отелло вовсе не темъ, что душитъ Дездомону, а темъ страшнымъ нравственнымъ процессомъ, который привелъ къ этому страшному исходу да роковой изъ этого процеса вытекающей необходимостiю этого страшнаго исхода. Оставимте въ стороне Отелло и займемтесь напримеръ Львомъ Красновымъ. Ведь это -- натура страстная и даровитая, сделавшаяся въ своемъ быту натурою исключительною, а съ другой стороны натура вовсе не добрая, въ обычномъ смысле этого слова. Онъ такой человекъ, который любитъ не въ меру за то и раздражается не въ меру же, около котораго, въ минуты раздраженiя, по его же признанiямъ старику деду, "близко окаянный ходитъ" -- у котораго "въ очахъ вдругъ смеркнется, въ голове звенитъ, за сердце словно кто рукой ухватитъ". Такiе люди особенно страшны темъ что некраснеютъ, а бледнеютъ, не орутъ на весь домъ, а только судорожно говорятъ въ гневе. Онъ совсемъ не таковъ, каковы другiе люди его среды. "Другой" -- самъ же говоритъ онъ -- "денегъ себе хочетъ, злата, а мне ничего не надо; -- мне только чтобъ она меня любила," -- онъ весь поглощонъ этимъ чувствомъ къ ней, у которой онъ считаетъ потребностью и чуть ли не долгомъ "ножки целовать"; -- для него весь мiръ это она, которую самъ онъ выбралъ не въ своей среде, не изъ этихъ жиромъ заплывшихъ бабъ, которыя знаютъ "чего сапогъ хочетъ". А между темъ -- и вотъ въ чемъ грунтъ его драмы -- онъ лавошникъ, онъ "воспитанiя" не получилъ, того воспитанiя, которое такъ дорого Лукерье Даниловне и самой жене, самой ей, которая ни больше ни меньше, какъ младшая сестра Лукерьи Даниловны, во всемъ ей подобная, только что красавица.

Разумеется я беру Краснова драмы, Краснова Островскаго, великолепно передаваемаго П. Васильевымъ, а не того, какого хотели бы видеть наши отрицатели вопреки смыслу драмы; не того котораго какимъ-то телкомъ и нюней съ одной стороны а съ другой патрiархальнымъ домохозяиномъ представляетъ Садовскiй. Ни самодуръ, ни положительный домохозяинъ и темъ менее телокъ не зарезали бы Татьяны Даниловны -- а разве побили бы хорошенько, уму-разуму научили и до знанiя желанiй "сапога" довели. Кровавая же развязка тутъ вовсе не случайность, а роковая необходимость, обусловленная русскою, но исключительною натурой героя -- и потому то это трагедiя, а не простая уголовщина.

младенцевъ ввелъ какъ чисто случайное обстоятельство, которое, не зли только глупая баба своего весьма положительнаго сожителя -- могло и не быть. Правда, что тогда бы и драмы не было да ведь драмы все равно и съ уголовщиной-то не вышло. Драма не то что иногда случается -- и не то, что должно непременно при известныхъ психическихъ данныхъ случиться. Съ чего Ананью жену убивать? Ребенка онъ точно могъ хватить объ уголъ "въ сердцахъ" -- но опять-таки, это только уголовная случайность. Оскорбленный домохозяинъ въ немъ что ли такъ сильно заговорилъ? Первое дело, что Писемскiй слишкомъ умный писатель для того чтобы трагическаго патрiарха въ нашемъ быту сочинить, а второе дело, что онъ и не думалъ его сочинять, а просто ошибся въ форме своего замысла. Ему следовало бы написать разсказъ, въ которомъ дело развязалось бы безъ уголовщины, а онъ увлекся энергическимъ лицомъ Ананья да столкновенiемъ его съ безсильнымъ бариномъ и не зналъ что сделать съ этимъ столкновенiемъ. Вся и штука-то въ томъ что интересъ, участiе можетъ возбуждать въ "Горькой судьбине" столкновенiе Ананья съ бариномъ, а не отношенiе его къ жене. До жены никому дела нетъ, потомучто и въ жизни Ананья она вовсе не такое роковое звено, съ разрывомъ котораго сопряжонъ былъ бы непременно трагическiй исходъ. Уголовщина факта такъ и проходитъ передъ нами случайной, голой уголовщиной, не оставляя по себе глубокаго впечатленiя, не сосредоточивая ни на одномъ изъ лицъ въ ней учавствующихъ нашей симпатiи.

Такъ вотъ какъ оно трудно писать драмматическiя сочиненiя, даже такому большому таланту какъ Писемскiй.

Но возьмите напримеръ произведенiя такого, весьма способнаго борзописца -- какъ г. Потехинъ senior -- и взгляните на нихъ съ точки зренiя искуства -- да не того искуства для искуства, которымъ постоянно попрекаютъ вашего покорнейшаго слугу и въ которомъ впрочемъ вашъ покорнейшiй слуга не виноватъ ни душой ни теломъ, а искуства органическаго т. е. сознанiя, оразумленiя жизни съ ея типами и явленiями въ художественныхъ образахъ. Какое намъ дело до кликуши, вопящей "голосами разными" въ продолженiи несколькихъ длинныхъ актовъ драмы: "Судъ людской не Божiй" -- и до стараго дуролома ея отца, который такъ однообразенъ? Что въ ней и въ немъ такого типически-жизненнаго, что стоило бы драматическаго воспроизведенiя? Вся драма не что иное какъ пересолъ и пересолъ до омерзенiя самой слабой изъ драмъ Островскаго: "Не въ свои сани не садись" безъ ея поэзiи и комизма, безъ Бородкина и тетушки получившей образованiе въ Таганке. Какое намъ опять дело до многоактнаго загула Мишанки въ "Чужое добро въ прокъ нейдетъ" загула доходящаго до безсмысленной и совершенно случайной уголовщины -- хотя бы, повторяю, Мартыновъ или П. Васильевъ создавали за недостаткомъ лучшихъ матерiаловъ подъ рукою, изъ этого самаго, крайне несимпатическаго Мишанки -- лицо типическое? Вся штука явнымъ образомъ пошлейшая пародiя одной изъ высшихъ по замыслу и недоделаннейшихъ по выполненiю драмъ Островскаго: "Не такъ живи какъ хочется" -- безъ ея широкаго размаха, безъ ея поэзiи типовъ и поэзiи бытовыхъ подробностей.

"Не такъ живи какъ хочется" мы положительно зарезали на сцене -- не только на петербургской, но даже отчасти на московской, -- потому что Петра Ильича и тамъ игралъ "драматистъ" хоть и безконечно даровитый изъ нашихъ "ржанцевъ" но все-таки драматистъ, стало быть герой въ некоторомъ роде -- и драме не воскреснуть пока трагикъ въ роде П. Васильева не олицетворитъ со всей правдой и простотою широкаго типа поэта. Драма притомъ создана слишкомъ тонко вообще, въ чемъ и сценическая ошибка Островскаго, такъ что пересолъ ли недосолъ ли въ подробностяхъ навсегда погубитъ....

Въ драме -- кроме ея осязаемыхъ и видимыхъ лицъ -- царитъ надъ всемъ лицо невидимое, жирное, плотское, загулявшая совсемъ масляница (какъ въ "Бедность не порокъ" -- светлая неделя, какъ въ "Грозе" волжская ночь съ вольной гульбой -- и въ воспитаннице -- весенняя ночь съ потайной "гулянкой"). Эта "Масляница" одинъ изъ многихъ и притомъ наиболее уцелевшiй остатокъ нашего стараго и доселе еще присущаго намъ язычества, пора полнейшей плотской разнузданности, хоронить божество мрака, зиму -- и на последяхъ въ волю бушуютъ ея темныя служебныя силы: хари (маски) бродятъ по улицамъ, по ночамъ нечистыя силы, юмористически называемыя анчудками безпятыми, Епишками и проч. ходятъ на свободе. Загулъ, дикiй до беснованiя, достигаетъ своихъ крайнейшихъ пределовъ. Зимняя полоса культа Ярилы кончается -- но ужь даетъ же себя знать на последкахъ въ тяжело ложащихся на желудокъ въ неестественномъ количестве пожираемыхъ блинахъ и въ непомерномъ потребленiи спирту и въ катанье съ девушками на тройкахъ и въ катаньяхъ съ ними же съ горъ. Песни и пляска, скоморошество въ полномъ разливе. Съ ударомъ нашего постнаго колокола къ заутрене нечистыя силы исчезаютъ. Но до этой минуты темное божество съ его темнымъ веселымъ и дикимъ загуломъ -- всевластно.

Скажутъ вероятно, что я съ некоторою сластью повествую о его владычестве -- это ужь наверно! И Викторъ Ипатьевичь и утилитаристы въ этомъ сойдутся какъ во многомъ они внутренно сходятся -- да мне-то какое же дело? Я хочу ввести читателя въ мiръ великой драмы, которую не съ темъ же создавалъ народный поэтъ, чтобы доказать практически сколь вредна масляница для россiйскаго прогреса. Я полагаю такъ даже, что ему какъ поэту решительно нетъ дела до того, полезны или вредны россiйскому прогресу типы жизни, которые онъ увековечиваетъ художествомъ.

И такъ -- царитъ масляница... она, т. е. конечно не въ виде сжигаемой ребятишками чучелы -- должна господствовать и на сцене... Вотъ тутъ бы удивительно могло помочь поэзiи другое искуство -- музыка -- да, я твердо верю, что Серовъ задумавшiй написать увертюру, антракты и всю оркестровку песенъ для "Бедность не порокъ" -- напишетъ музыкальную поэму и къ "Не такъ живи какъ хочется"...

Въ созданiи Островскаго -- не смотря на широкiй захватъ -- есть одинъ и притомъ капитальный недостатокъ, недостатокъ смелости. "Не такъ живи какъ хочется" писано въ ту эпоху, когда издыхающее западничество усерднейше лаялось на то опоэтизированiе быта народнаго, которое такъ ярко проступило у поэта въ "Бедность не порокъ"... Не то чтобы запугалъ этотъ лай поэта, -- но такъ какъ лай только и былъ слышенъ тогда въ журналистике, то онъ заставилъ его быть крайне осторожнымъ. Осторожность впрочемъ ничему не помогла -- и только повредила делу, съузила размеры драмы и лишила ее густыхъ красокъ. Опять повторяю -- драма создалась слишкомъ тонко, такъ сказать очерками -- но все-таки можетъ быть возсоздана сценически во всей яркости при пособiи музыки и блестящей обстановки.

драму. Многое изъ ея первоначальной громадной концепцiи дано въ другiя его драмы. Такъ, я съ достоверностью могу вамъ сказать, что Епишка который долженъ былъ ходить за Петромъ Ильичемъ -- ходить теперь за Львомъ Красновымъ... Но и такова какъ она есть, драма "Не такъ живи какъ хочется" -- осталась все-таки высоко поэтической вещью -- и стоитъ только столь же сильному какъ поэтъ по таланту маэстро пояснить ее, да обставить ее П. Васильевымъ -- Петромъ Ильичемъ, Горбуновымъ -- "Епишкой" т. е. темъ полуфантастическимъ, полудействительнымъ "метеорчикомъ", который въ драме является намекомъ на нечистую силу; г-жой Линской -- матерью жены Петра Ильича, г-жой Левкеевой -- Грушей, г-жой Владимiровой -- женой, да найти стольже даровитыхъ артистовъ на роли двухъ типическихъ отцовъ, симпатичнаго и милаго Васи (вотъ бы г. Малышеву попробовать?), тетушки Петра Ильича, двухъ ямщиковъ -- да поставить ее на Марiинскомъ театре, не жалея разныхъ аксесуаровъ, на которые мы такъ щедры въ отношенiи къ разнымъ "Фаустамъ" -- да къ балетнымъ продуктамъ ерундистой фантазiи гг. Петипа и Сенъ Леона, да оркестръ вручитъ конечно не г. Кажинскому, а К. Лядову...

Мало ли дескать что? -- вы дескать, милостивый государь, шехерезаду какую то расписываете! Ничуть не шехерезаду -- кого-жъ намъ и ставить блистательно какъ не Островскаго или Серова? Къ чему же я косвенно и все речи мои веду? И у кого достанетъ наглости и отсутствiя патрiотизма -- сказать мне что я не дело говорю? Нетъ артистовъ дескать... ведь это одно почти что могутъ мне возразить. Какъ это нетъ артистовъ на столичной сцене, когда много яркихъ талантовъ скитается по провинцiямъ -- и "чего ради" -- существуетъ у насъ огромнейшая труппа, при существованiи которой невозможно однако поставить какъ следуетъ почти что ни одной пьесы перваго и единственнаго русскаго драматурга... Ставимъ мы "Свои люди, сочтемся" -- у насъ Большова нетъ" -- "Грозу" у насъ ни Катерины покаместъ, ни Дикова настоящаго нетъ. "Бедной невесты" у насъ совсемъ нельзя поставить, ибо въ ней или Хорьковъ погибъ, если онъ не П. Васильевъ или Беневоленскiй погибъ -- или мать Хорькова погибла если она не г-жа Линская -- или мать Марьи Андреевны -- погибла.

Но это пока въ сторону. Не удивительно что вы, мой читатель, плохо знаете высоко поэтическую драму Островскаго "Не такъ живи какъ хочется" или даже совсемъ ее не знаете -- если у насъ ее поставить нельзя. Во всякомъ случае вы ее хоть прочтите, потомучто содержанiе ея я не намеренъ вамъ пересказывать. Я хотелъ только указать тотъ штандпунктъ, point de vue бытовой и художественный, съ котораго должно на нее смотреть, -- съ котораго поэтическимъ ореоломъ озаряются и ея главный герой и глубоко-захватывающiе народную жизнь подробности.....

А заговорилъ я о ней по поводу весьма омерзительной пародiи на нее, сочиненной г. Потехинымъ senior и весьма успешно производимой на сценахъ россiйскихъ, подъ названiемъ "Чужое добро въ прокъ нейдетъ"... где все есть: и загулъ дурашнаго мужика до чертиковъ и уголовщины и темная сила въ виде барскаго лакея и жена, -- обычно весьма гнусныхъ свойствъ баба -- и гульба, и хороводы, и песни -- все кроме поэзiи, или лучше сказать, где поэзiя драмы Островскаго безсмысленно сведена въ грязь смрадную и непроходимую какъ бываетъ всегда при дагеротипномъ перенесенiи жизни въ искуство.

Вотъ въ томъ-то вся и штука, что идеальная постановка драмы "Не такъ живи какъ хочется" -- была бы зрелище достойное великаго народа, а представленiя драмъ въ роде "Чужое добро въ прокъ нейдетъ" -- зрелище достойное разве только Веси, Мери и Чуди, пока эти чудскiя племена не амальгамировались съ славянскимъ племенемъ.

попасть въ драматурги упомянутыхъ мною именъ, какъ г. Потехинъ senior, или въ драматурги (что еще хуже) петербургской Чуди, какъ г. Потехинъ junior. Право такъ.

Больше еще.. я выскажу вамъ парадоксъ, мой читатель, за который вы сначала на меня непременно возопiете, а потомъ можетъ быть съ нимъ согласитесь.

Но къ этому парадоксу -- я ведь самъ очень хорошо знаю какъ онъ скандаленъ -- я сделаю некоторый подходъ... Островскаго все упрекаютъ что онъ пишетъ драмы только въ "Невесте" -- Учитель и его Дочь -- въ "Чужомъ пиру похмелье") или такъ называемаго-же высшаго класса (Вышневскiй и Вышневская въ "Доходномъ месте") -- эти лица выходятъ у него какъ-то безцветны или покрайней мере мало колоритны; что даже въ высшей степени симпатичная личность Марьи Андреевны, взятая имъ въ сфере образованной, говорить несколько книжною речью. Дело -- нетъ, надеюсь, сомненiя -- стоитъ изследованiя, более что все эти упреки Островскому слышались и въ начале его поприща, слышатся даже и теперь. Какъ хотите, а трудно представить какъ это первый и единственный драматургъ нашъ не знаетъ никакого быта, кроме купеческаго. Все дескать купцы да купцы! -- и подъ этимъ упрекомъ таятся два рода вопросовъ: 1) почему Островскiй, поэтъ народный, по преимуществу не написалъ ни одной пьесы изъ крестьянскаго быта -- и 2) почему онъ, самъ человекъ многосторонне-образованный, не написалъ тоже ни одной пьесы где бы являлись люди развитые, люди нашего времени и люди классовъ, которые недаромъ же общепринято называть высшими?

быта нельзя писать драмы.

Что такое крестьянство? Оно или было крепостное т. е. было историческая аномалiя, которой слава Богу нетъ более, или оно сохранило свою неприкосновенность, свою особенность, свой цветъ, характеръ земледельческаго сословiя вообще -- только какъ крестьянство захолустное степное, убереженное далью отъ столкновенiй съ городами и цивилизацiею. Я знаю очень хорошо что такое крестьянство, идеалъ глубокоуважаемаго мною направленiя славянофильства, нравственно выше и чище городскаго населенiя за исключенiемъ конечно некоторыхъ, видно уже местныхъ фактовъ... Я знаю также что цивилизацiя заимствуется городскимъ сословiемъ, только въ самыхъ нелепыхъ формахъ -- искажаетъ несравненно лучшiя коренные задатки, какъ нравственные, такъ и поэтическiе, но первое дело, -- я совершенно убежденъ въ томъ что недаромъ сложилась пословица: "Божье крепко да вражье лепко" -- что разбогатей степной мужикъ, онъ торговлю заведетъ, а торговлю заведетъ -- съ городомъ сблизится а съ городомъ сблизится -- непременно какъ Гордей Карпычъ "небель" поставитъ, потомучто "совсемъ другой ефектъ выйдетъ" а второе дело, что драма ничего не поделаетъ ни изъ бывалаго крепостнаго крестьянскаго быта ни изъ идеальнаго степного крестьянскаго быта.

Драма, какъ искуство вообще -- увековечиваетъ коренные, стало быть нормальные органическiе типы народной жизни -- порочные или добродетельные -- это ей совершенно все ровно; увековечиваетъ притомъ sine ira et studio,

Спокойно зритъ на правыхъ и виновныхъ,
не задаваясь ни сочиненнымъ идеаломъ, ни раздраженiемъ.

или слабость въ столкновенiи съ цивилизацiей. Изъ драматическихъ воспроизведенiй крепостного быта выходило -- и выходитъ всегда или жалостно сантиментальное -- какъ покойныя повести объ Антоне Горемыке и проч. -- или нечто доступное только Мери Веси и Чуди, до слiянiя ихъ съ Славянами -- стало быть вообще нечто чуждое сущности драмы -- какъ трагедiи такъ и комедiи. Изъ драматическихъ воспроизведенiй идеальной неприкосновенности крестьянскаго быта -- выйдетъ всегда или нечто идилическое -- и это еще въ лучшемъ случае -- или нечто уже совсемъ натянутое.

Драма т. е. серьезная, нацiональная драма -- есть культъ нацiональности, воспроизведенiе ея цельныхъ, полныхъ типовъ какъ въ добре такъ и въ зле. Типы, развившiеся въ односторонне напряжонномъ состоянiи народнаго быта и народной исторiи, какъ бы они ярки ни были -- хоть бы напримеръ Стенька Разинъ или протопопъ Аввакумъ, не могутъ быть взяты драмою, культомъ общимъ, исключительно, единично. Они могутъ пройдти и ярко, колоритно пройдти въ драме, захватывающей всю эпоху ихъ со всехъ ея сторонъ, какъ проходитъ напримеръ Джекъ Кедо, предводитель возставшихъ массъ въ Генрихе VI Шекспира, -- какъ проходитъ Пугачь въ "капитанской дочке" Пушкина. Драма есть культъ нацiональности, а не культъ известнаго напряженiя нацiональности, известной такъ сказать партiи. Точно такъ же и факты крепостного быта могутъ современемъ проходить и проходить очень ярко, въ нашей будущей исторической драме, но сами по себе, безъ связи съ общими типами общерусской жизни, столь же мало могутъ послужить предметомъ для драмы, какъ физическая болезнь напримеръ или голые факты уголовщины... Драма съ другой стороны -- не идилiя и не проповедь чистой нравственности. Пьяный Фольстафъ ей, какъ искуству, столь же любезенъ и необходимъ какъ чистый и героическiй Готспоръ. Ей нужна нацiональность въ коренныхъ, органически сложившихся типахъ добра и зла.

Въ силу особенности нашего бытового и историческаго развитiя, единственная среда, въ которой наша нацiональность развилась совершенно свободно, какъ въ добре такъ и въ зле -- есть та среда, изъ которой не выходитъ, вероятно не выйдетъ да и не можетъ выйдти нашъ народный драматургъ. Онъ вообще стоитъ на такой высшей точке общенацiональнаго культа, что, со стороны различныхъ партiй, на него посыпались упреки за его Минина, какъ сыпались упреки со стороны пуристовъ -- за безнравственность третьяго акта Грозы, и теперь еще раздаются за таковую же безнравственность третьяго акта "Воспитанницы".

Нацiональная самость развилась въ этой постоянно изображаемой неистощимымъ художникомъ среде -- въ высшей степени чудно и даже дико. Въ такомъ виде онъ намъ ее и изображаетъ.

Земская жизнь наша ушла, при столкновенiи съ извне-наложонною на бытъ цивилизацiею, въ расколы, или явные, сознательные, организованные, -- или въ безсознательные, но столь же упорно не поддающiеся цивилизацiонному уровню. Теоретики разныхъ лагерей, видятъ, одни -- нечто идеальное, другiе -- голое самодурство. Поэтъ видитъ только жизнь, ея отношенiя и органически сложившiеся типы и воспроизводитъ ихъ, хотя конечно съ глубокою симпатiею къ почве ихъ породившей, но съ симпатiею безпристрастной.

этой среде? Съ чего взяли что онъ купеческимъ языкомъ только владеетъ? Ведь это могутъ говорить только такiе господа, которые летописей, грамотъ, княжескихъ духовныхъ, записей разныхъ частныхъ до-Петровской эпохи въ глаза невидывали. Русскiй это языкъ -- и притомъ цветной, а не книжный, живой, органически сложившiйся тоже въ добре и зле, въ коренномъ складе и городской порче, въ столкновенiи съ цивилизацiею и въ некоторой амальгамировке съ нею -- и богатый, и колоритный и вместе чудной языкъ, не наша выделанная до сухости речь съ одной стороны и не костромское или владимiрское крестьянское наречiе съ другой... Съ чего наконецъ взяли, одни -- что онъ идеализируетъ нацiональные типы, -- другiе, что онъ самодурство казнитъ? Ничего этого не бывало -- хоть и формула темнаго царства и формула почвы, извлечонныя такъ сказать мыслителями изъ его произведенiй, имеютъ для себя въ его творчестве большiя опоры, и притомъ, формула "почвы" конечно несравненно более.

Возникаетъ теперь другой вопросъ, отчего Островскiй ничего изъ нашей развитой жизни типовъ не беретъ, или отчего, когда онъ касается этихъ типовъ, они у него не колоритны, хотя всегда, въ высшей степени правильно поставлены?

Опять я скажу здесь парадоксъ. Оттого что нечего насъ брать-то въ драму, что не стоимъ мы, съ позволенiя сказать, чтобы въ драму-то войдти. Ну, какiе мы типы? Все, что было въ насъ, даже "наносно-типическаго", того напущеннаго, что образовывало въ насъ и нашей жизни хоть какое-то марево типовъ, до-тла уже исчерпано Пушкинымъ, Лермонтовымъ, Гоголемъ, Тургеневымъ, и даже у нихъ-то въ драму, въ демократическую форму искуства не перешло и не могло перейдти. Кого даже изъ насъ-то по совести могутъ драматически интересовать, ну хоть те тонкiя отношенiя, которыя развиваются напримеръ въ изящнейшей изъ драматическихъ попытокъ Тургенева: "Где тонко тамъ и рвется", а ведь вещь въ своемъ роде по истине прелестная. Какiя добросовестныя симпатiи могутъ приковать насъ въ театре къ личности Арбенина, къ его мести жене изъ "напущеннаго", а не настоящаго чувства? Какой интересъ, даже и мы-то, можемъ найдти въ старомъ дураке Мошкине -- тургеневскаго "холостяка"... Никакого, даже и намъ, такъ называемымъ развитымъ людямъ, въ такихъ и подобныхъ миражныхъ типахъ места нетъ. Лучшую повесть изъ развитой сферы попробуйте обратить въ драму, ничего не выйдетъ, хоть "кто виноватъ" напримеръ даже одраматизируйте.

Упреки Островскому за то, что онъ не беретъ типовъ изъ нашей развитой среды показываютъ только непониманiе сущности драмы и отсутствiе въ упрекающихъ серьезнаго пониманiя драмы. Еще более конечно странны упреки ему за то что онъ не беретъ типовъ изъ высшихъ сферъ общежитiя. Двадцать тысячь разъ готовъ повторять я, что высшiя сферы нашего общежитiя существуютъ только какъ марево въ повестяхъ графа Соллогуба и г-жи Евгенiи Туръ, на деле же подъ этими блестящими привиденiями укрылись фонъ-визинскiе Сорванцовы и княгини Халдины; грибоедовскiе Фамусовы и Хлестовы, князья Тугоуховскiе и графини Хрюмины -- и какъ таковые только могутъ они войдти въ дело серьезное, дело народное, дело демократическое т. е. въ драму. Какъ таковые, они входятъ въ драму и у Островскаго -- какъ напримеръ въ лице Уланбековой въ "Воспитаннице" -- а до ихъ показной, парадной или бальной стороны -- ему какъ народному драматургу и драме вообще, нетъ и не можетъ быть никакого дела, точно такъ же какъ нетъ ему дела напримеръ до парадной стороны какого нибудь Мерича въ "Бедной Невесте" -- который можетъ быть, пределай его поэтъ съ парадной-то стороны, вышелъ бы нисколько не меньше эфектенъ чемъ разные герои повестей сороковыхъ годовъ.

коренныхъ и вместе высшихъ. Что могло войдти въ драму: изъ напряжонныхъ ли состоянiй, изъ болезненныхъ ли наростовъ быта -- то вошло или войдетъ въ его творчество. Въ "Воспитаннице" напримеръ заключены драматическiя крепостныя отношенiя и заключены чрезвычайно глубоко... Типы изъ сферъ высшихъ обществъ онъ бралъ когда ему это было нужно (какъ Вышневскiй въ "Доходномъ месте") но не могъ конечно придать имъ того, чего въ нихъ нетъ т. е. земской типичности и колоритности речи.

Эти типы -- изъ развитой ли, изъ общественной ли высшей сферы жизни берутся въ его драмахъ не сами по себе, а по ихъ отношенью къ земской жизни и съ ея точекъ зренiя. Лицо напримеръ старика учителя, Иванова, должно было именно своею отвлечонностью отъ жизни, своей книжностью въ речи и въ самыхъ понятiяхъ, войдти въ земскую комедiю, которой первую часть, составляетъ "Въ чужомъ пиру похмелье," -- а вторую "Тяжелые дни" -- комедiю объ отвлечонномъ законе, представляющемся какимъ-то чудищемъ отупелой и разобщенной съ нимъ земщины, комедiю о "стрюцкихъ," служащихъ необходимымъ звеномъ между земщиною и отвлечоннымъ закономъ и о страшной бездне, лежащей между понятiемъ замкнувшейся въ своемъ безсознательномъ расколе земщины. Это поэтически, но во все не сатирически взятый контрастъ двухъ мiровъ: одного, въ которомъ сознанiе совершенно разобщено съ жизнiю, разобщено до того, что добрый и честный старикъ учитель советуетъ своей взрослой дочери "срюгать" отъ скуки -- и другого, въ которомъ земская жизнь разобщилась съ отвлечоннымъ закономъ до наивнейшей веры въ грозную силу всякой, хотя бы самой нелепой росписки, до убежденiя, что "стрюцкiе" все могутъ съ человекомъ сделать. "Напиши, говоритъ Китъ Китычь Сахару Сахарычу, такую бумагу чтобы учителя Иванова съ дочерью въ Сибирь сослать" и совершенно уверенъ въ томъ, что дока Стрюцкiй можетъ такую бумагу написать, какъ въ "Тяжелыхъ дняхъ" совершенно уверенъ въ томъ, что самъ можетъ попасть въ сумашедшiй домъ или въ смирительный... Да и не онъ одинъ въ этомъ уверенъ. Квартирная хозяйка учителя Иванова, по своему желая добра ему и его дочери и обязывая Андрея Титыча подпискою жениться, уверена и въ обязательности этого документа и въ томъ что она доброе дело делаетъ..... Потому она въ этомъ уверена, что сама принадлежитъ къ мiру "стрюцкихъ" -- къ мiру такъ сказать проходимческому, кочевому, считающему своимъ правомъ эксплуатировать оседлый и разобщонный съ отвлечоннымъ закономъ мiръ, во имя этого абстрактнаго закона, -- къ мiру, и враждебному земщине и необходимому ей, потому что Стрюцкiе же могутъ эксплуатировать отвлечонный законъ въ пользу земщины... Это отношенiе "Стрюцкихъ" къ земщине, глубоко развито во второй части комедiи, въ "Тяжолыхъ дняхъ". Въ первой т. е. "Въ чужомъ пиру похмелье" взято собственно отношенiе земщины къ образованному сословiю; взять, какъ я уже сказалъ, контрастъ двухъ этихъ мiровъ, изъ которыхъ одинъ совершенно разобщонъ съ отвлечоннымъ закономъ и цивилизацiей, -- ушолъ изъ подъ ихъ внешне-наложеннаго уровня въ безсознательной, но упорный расколъ; другой совершенно разобщился съ бытовою жизнiю, ея понятiями и условiями и замкнулся въ созданный мiръ имъ самимъ по книжнымъ условiямъ. Въ обоихъ мiрахъ, вследствiе ихъ замкнутости развилось въ ужасающихъ размерахъ дикое самодурство, представители котораго, учитель Ивановъ въ одномъ, и безценный Китъ Китычь въ другомъ. Въ контрастъ широко развернувшейся натуре самодура земскаго, самодуръ книжный является личностью сжатою, заковавшеюся въ условныя, весьма по виду приличныя но безжизненные формы. При трагическомъ столкновенiи съ жизнiю, формы эти разрушаются и наивный ребенокъ зоветъ "громы небесные" на эту, впервые ему раскрывшуюся, жизнь. А жизнь въ сущности виновата только темъ, что онъ -- идеалистъ, ее не понимаетъ.

Въ такой драме личность учителя Иванова не могла и не должна была явиться иначе какъ книжною у поэта, потомучто по идее драмы она и входитъ-то въ нее только этой стороною. Напиши Островскiй драму съ точки зренiя той среды, къ которой принадлежитъ учитель Ивановъ, какая бы это вышла пошло-сантиментальная и никому, даже намъ "образованнымъ и развитымъ" людямъ, ненужная вещь... И какого глубокаго смысла полны какъ эта, такъ и вторая часть комедiи о Ките Китыче, именно потому что Китъ Китычь является въ обеихъ центромъ! Изъ этого не заключайте впрочемъ чтобы я считалъ поэта совершенно безупречнымъ: я очень хорошо вижу что онъ испортилъ въ "Тяжелыхъ дняхъ" лице Досужева, земскаго стряпчаго, ярко и полно выступившаго въ третьемъ акте "Доходнаго места"; я очень не хвалю тоже все сочиненное въ "Доходномъ месте" и просто возмущаюсь до тошноты тирадами Жадова, этими идоложертвенными требами, принесенными поэтомъ россiйскому прогресу и благодетельной гласности, но не смотря на такiе недостатки, за Островскимъ все-таки остается такая широта захвата нашей жизни, что я опять прихожу къ повторенiю весьма полезнаго припева.

Трудно, ужасно трудно писать въ наше время драматическiя сочиненiя.. съ прибавленiемъ, после Островскаго, -- трудно изъ какого хотите быта, изъ народнаго или изъ образованнаго. Ведь можно ли напримеръ выдумать что либо, въ чемъ бы такъ непрiятно белые швы проглядывали какъ въ "Мишуре" г. Потехина senioris, что-нибудь сантиментальнее, приторнее и вместе ложнее...

Последняя комедiя, которая была написана изъ образованнаго быта, талантивая вещь г. Сухово-Кобылина, "Свадьба Кречинскаго;" она и уцелела на сцене.

"Старухиныхъ запискахъ" что и говорить? У кого станетъ терпенiя прочесть напримеръ, хоть ту изъ нихъ, съ которой я началъ свою печальную рапсодiю, "Пагубу" г. Кондырева?..

Такъ вы, стало быть, ни въ какiя драмы, имеете право спросить меня, кроме драмъ Островскаго и не верите?

драмою и несравненно более проникнутою русскимъ воззренiемъ на жизнь. Пушкинъ писалъ очерками безъ красокъ, и его великолепные очерки невыполнимы сценически. Грибоедовская драма проживетъ еще долго, но ведь она всего одна.. Кроме Островскаго у насъ ничего нетъ, это ужь будьте благонадежны.

Между темъ, къ чему я и велъ свои злостныя речи, Островскiй-то т. е. то что единственно и есть у насъ, сравнительно редко дается на сцене и дается притомъ, за исключенiемъ "Воспитанницы" и трилогiи о Бальзаминове, чрезвычайно плохо большею частiю. Не будь П. Васильева, Линской, Горбунова и Левкеевой -- постыдно плохо. Изъ большихъ его драмъ, вовсе не даются 1) Бедная Невеста 2) Не такъ живи какъ хочется 3) Мининъ; -- изъ сценъ: 1) картина семейнаго счастья. 2) Утро молодого человека...... Убиты безжалостно выполненiемъ, "Въ чужомъ пиру похмелье" и "Старый другъ лучше новыхъ двухъ". Заиграны въ самой пошлой обстановке: "Сани"; брошена "Бедность не порокъ", несмотря на великолепную игру П. Васильева: два, много-много три раза въ годъ идутъ "Свои люди сочтемся" и разныя части трилогiи о Бальзаминове... Идутъ только постоянно "Гроза" благодаря тому что ее взяли на разстерзанiе всяческiе дебютантки, да "Грехъ да Беда" съ несчастною чередовкою...

Въ этотъ сезонъ поставлены были 1) Доходное место 2) Воспитанница 3) Тяжелые дни, и возобновлена комедiя "Старый другъ лучше новыхъ двухъ". Говоритъ объ этихъ вещахъ и ихъ выполненiи мне нельзя, не впадая въ повторенiе, ибо по несчастiю (для меня конечно, а не для читателей) писалъ я обо всемъ этомъ большiя статьи въ темномъ и глухомъ органе, котораго я, за неименiемъ лучшаго занятiя, былъ несколько времени редакторомъ, но общiе выводы я могу сделать. Доходное место давалось часто, не смотря на самую несчастную (за исключенiемъ г-жъ Линской и Споровой) обстановку. "Тяжелымъ днямъ" не уцелеть потомучто только рецензенты "Старухиныхъ записокъ" могутъ услаждаться такимъ Титомъ Титычемъ какъ г. Бурдинъ; "Старый другъ лучше новыхъ двухъ" тоже не пошло, опять благодаря г. Бурдину. Одна "Воспитанница" утвердилась прочно, вопервыхъ потому что въ ней замечательной артисткой явилась г-жа Владимiрова и вовторыхъ потому, что есть некоторой ансамбль въ постановке. Пьеса явнымъ образомъ хорошо была срепетована, фактъ въ высшей степени редкiй на нашей сцене.