147. А. И. КОШЕЛЕВУ
25 марта 1856. Москва
Принявши с величайшею радостью весьма лестное предложение Ваше, как совершенно удовлетворяющее всем моим лучшим убеждениям, я только потом мог несколько обдумать дело, рассмотреть его не с одной, а с нескольких сторон. - Все главные выводы такого рассмотрения я решаюсь изложить Вам с откровенностью, необходимою между людьми честно служащими одному делу, но смотрящими на него с несколько разных точек зрения. Вы хотите, восстановляя "Москвитянин", сохранить один из оттенков нашего общего направления, - оттенок, заметьте, несколько отличный от Вашего, от старшего славянофильства. Главным образом мы расходимся с вами во взгляде на искусство, которое для вас имеет значение только служебное, для нас совершенно самостоятельное, если хотите - даже высшее, чем наука. Когда я говорю, что главным образом мы в этом расходимся, то говорю не совсем точно, - надо бы сказать: единственно в этом; во всем остальном, т. е. в учении о самостоятельности развития, о непреложности православия, мы (по крайней мере, я лично) охотно признаем вас старшими, а себя учениками. В отношении к взгляду на народность различия наши могут быть, как мне кажется, формулированы в двух следующих положениях: 1) Глубоко сочувствуя, как вы же, всему разноплеменному славянскому, мы убеждены только в особенном превосходстве начала великорусского перед прочими и, следственно, здесь более исключительны, чем вы, - исключительны даже до некоторой подозрительности, особенно в отношении к началам ляхитскому и хохлацкому. 2) Убежденные, как вы же, что залог будущего России хранится только в классах народа, сохранившего веру, нравы, язык отцов, - в классах, не тронутых фальшью цивилизации, мы не берем таковым исключительно одно крестьянство: в классе среднем, промышленном, купеческом по преимуществу, видим старую извечную Русь, с ее дурным и хорошим, с ее самобытностью и, пожалуй, с ее подражательностью, чертой, которою славян попрекали чуть что не до первых минут их исторического существования, чертой, которою объясняются и некоторая порча языка среднего сословия (если называть это порчей), и некоторая мишура в жизни, и некоторые в высшей степени комические явления быта. Значит, здесь мы менее, чем вы, исключительны, коли хотите - менее, чем вы, целомудренны.
Вот наши различия положительные. Из них вытекают покамест наружу, литературно, вот такие последствия: 1) большее, сравнительно с вами, поклонение Пушкину и меньшее, сравнительно с вами же, поклонение Гоголю; 2) значительнейшая, сравнительно с вашею оценкою, оценка некоторых литературных явлений настоящей минуты, как минуты нашей; таковой оттенок направления, которого свойства я формулировал сравнительно и по крайнему разумению?
Если да, то в таком случае едва ли возможны в будущем "Москвитянине" иные для нас отношения, как следующие:
1) Отдел критики литературных произведений состоит в моем исключительном заведывании: мое дело - и сотрудники для сего отдела, и просмотр статей и т. д.
2) В другие отделы я не мешаюсь; относительно произведений словесности я имею голос равный с прочими - касательно помещения их в нашем журнале.
3) Имя мое - вместе ли с Вашим или другим именем, но должно быть на журнале.
Все остальное предоставляю воле самих тех, которым, на сих условиях, буду служить верою и правдою.
Примечания
Печатается по тексту первой публикации, где напечатано с датой "25 марта 1856 г.": Ко-люпанов Н. Материалы. С. 150-152 (№ 49).
Единственное известное письмо Г. к Александру Ивановичу Кошелеву, одному из создателей и руководителей журнала "Русская беседа", характеризует начальный период существования этого журнала, первый номер которого появился именно в 1856 г. Славянофильская редакция сама пригласила Г. к сотрудничеству, но не согласилась на его ультимативные требования безраздельно господствовать в критическом отделе. Участие Г. в журнале ограничилось статьей "О правде и искренности в искусстве" (1856. Т. 3). Письмо ценно не только четким изложением социальной и эстетической программы, отличающей Г. от славянофилов, но и сообщением о возможных переговорах с Кошелевым (может быть, вообще со славянофилами) относительно редактирования "Москвитянина". Вполне вероятно, что эти переговоры Г. вел без согласования с Погодиным.