181. М. П. ПОГОДИНУ
10 (22) августа 1857. Ливорно
Достопочтеннейший Михаил Петрович!
С чего начать это письмо? - С благодарностей? но Вы знаете, что я всегда сильно чувствую сделанное мне добро - и если не всегда удовлетворительно отвечаю на ожидания делавших и делающих мне добро, так виною тому иногда безобразие1, а иногда те особенности моей натуры, которые она хранит упорно, хотя и тихо, несмотря на всю видимую уживчивость...
Вы имели или, лучше сказать, Провидение имело через Вас благую цель услать меня на несколько времени куда-нибудь подальше. Если б мне предложили Вы тогда ехать в Гренландию, я бы точно так же охотно согласился, как согласился ехать в Италию... И это вовсе не потому только, что мне очень приходилось круто в денежном отношении, хотя, конечно, эти мерзости способны заесть человеческую жизнь. Но в денежном отношении, мне, вероятно, еще несколько раз в жизни будет приходиться круто и несколько раз в жизни Господь из великой своей милости будет выручать меня, несмотря на все мое безобразие, за пыл моих стремлений, за чистоту сердца, за фанатическую преданность и идеям и людям. Не в том только было дело. Душа моя была совсем разбита и не было в ней ни одного места, которое бы не наболело2. Не знаю, в какой мере и степени Вы это понимали, мой строгий (!), бранчивый, но глубоко нежный Михаил Петрович - но Вы это понимали.
Однако Вы не понимали или считали ненужным понимать? Зачем Вы хотели бы положить резкую грань между прошедшим моим и будущим? Нет! "Да иссохнет десница моя, если я забуду тебя, о Иерусалим"3 - т. е. зеленый "Москвитянин"! Благороднейшая, сознательнейшая полоса юности, формации крепких и возвышенных верований, купленных и страданиями, и безумной, но широкой жизнию, и безумными, но поднимавшими душевный строй страстями, и страшными жертвами своего Я, и смирением перед правдою. Незачем класть граней между моим будущим и этим прошедшим. Неужели Вы, человек, всегда бывший и оставшийся способным к широкому пониманию жизни, видели в ней, в этой жизни, только праздный разгул?.. Вот и здесь, далеко уже ото всего этого, я скажу все-таки одно и то же. Может быть, Мы ничего не сделаем, может быть, мы только брага или даже пена будущего пива, но если чему-либо делаться в настоящую минуту, то наших рук дело миновать не может. Гордость - скажете Вы... Не знаю - только будьте добросовестны сами и скажите: много ли Вы ждете от Ваших беззагульных праведников, которые, впрочем, все очень хорошие и почтенные люди!
Но - Боже мой! во граде Ливорно, на берегу изумрудного Средиземного моря, в котором только что сейчас я выкупался и которого полоска виднеется из окна палаццо, где я живу (Palazzo Squilloni) - я всей душой ушел опять в старый, любимый вопрос.
Передали ли Вам письмо, которое писано к отцу и к моим ближайшим. Оно лихорадочное и дикое, но искреннее. Какое-то огромление произвело на меня все, что я видел в две недели путешествия - хотя собственно огромление произведено Прагой и Венецией да тремя морями. Остальное, право, не стоит того, чтобы
угла искать и ездить так далеко4.
Особенно Пруссия и Берлин. Мне больно и стыдно было за наших гелертеров, восхищающихся наивно наслаждениями Берлинской или Венской жизни. Это какие-то копеечные, расчетливые удовольствия. Мы, т. е. русские, так удовольствоваться не умеем, да и слава Богу, что не умеем. Ведь способность так жить, способность к копеечному сладострастию - показывает страшную мизерность души. Да и весь Берлин-то - Петербург (!) да еще в мизерном виде. Перед одним зданием стоит снять шапку (что я и делал) - перед Университетом. Там на целый мир звучало слово венценосных Гегеля и Шеллинга. А кстати: зашел я спросить в книжную лавку портрет моего идола да прибавил еще des Herrn Professors* ... "Und wer ist der Herr Schelling?"** получил я в ответ и подумал:
Певец любви, певец Богов,
Скажи мне, что такое слава?5
Ай-ай-ай! Лист кончается.
У княгини6 мне пока хорошо - и, кажется, меня полюбили. Я знаю, что свое дело делаю я несколько больше, чем добросовестно. Я два раза в день занимаюсь с князем: утром теоретически, вечером практически. В это дело мне, слава Богу, приходится вносить всю душу - и оно для меня есть настоящее дело.
кажется (впрочем, у нас на одной неделе семь пятниц), собирается в ноябре в Париж - и к январю в Москву.
Ваш
А. Григорьев.
Ливорно. 1857 г. Август 10/22. Суббота.
Примечания
Печатается по подлиннику: РГБ. Ф. Пог. Д1, 9, 33. Л. 13-14 об.
Впервые опубликовано: Б XV. С. 339-341. См. также Материалы. С. 165-166 (№ 58, с пропусками). Исправления и дополнения: ТГУ306. С. 386-387 (п. 41).
1 ... безобразие... - Так Г. называл свою страсть к спиртным напиткам, запой.
2 ло. - Речь идет о страстной любви Г. к Л. Я. Визард.
3 "Да иссохнет десница моя, если я забуду тебя, о Иерусалим" - Пс. 136. 5.
4 ... угла искать и ездить так далеко. - "Горя от ума" А. С. Грибоедова (слова Софьи, д. 1, явл. 5). В подлиннике: "... ума искать...".
5 Певец любви... что такое слава! - Слова Алеко из поэмы Пушкина "Цыганы" (1824).
6 .„ княгини...
* Господина профессора (нем.).
(нем.).