183. Е. С. ПРОТОПОПОВОЙ
1 (13) сентября 1857. Лукка
1857. Сент. 1.
Здравствуйте, добрый друг мой, Катерина Сергеевна... Во-первых, зачем жестокие небеса не дали мне красноречивого, скрыто-пламенного и блестяще-остроумного пера старца1, который бы давно по поводу заграничных впечатлений насказал вам письменно множество любопытных откровений насчет нежных его к Вам чувствий, столь достойных лучшей участи, хотя и мало приличных его возрасту... Во-вторых, я Вас очень люблю - это для вас не новость, хоть это и не доказывается еще тем, что я пишу к Вам, не доказывается даже и тем, что пишу к Вам прежде, чем к кому-либо из друзей моих, не исключая даже рыжей половины души моей, Евгения. Пишу я к Вам потому, что опять хандрю, значит, нуждаюсь в душевных излияниях, сколь это ни подло и ни глупо. И добро бы хандрил я по родине что ли, по семье... как все порядочные мещане. Нет, просто хандрю, как всегда - хандрю потому, что истинно сознаю себя нравственным уродом, для которого прошедшее до тех пор не перестанет быть настоящим, пока настоящее не будет так полно чем-либо новым, т. е. новой правдою мысли или чувства - что перед ним исчезнет все, что было до него. В Италии мне так же гадко, как будет в Париже через два дня по приезде, как было и будет в Москве...
Сначала, как всегда бывает со мною - новость различных впечатлений и быстрота, с которой они сменялись, подействовали на меня лихорадочно-лирически. Я истерически хохотал над пошлостию и мизерней Берлина и немцев вообще, над их аффектированной наивностью и наивной аффектацией, честной глупостью и глупой честностью - плакал на Пражском мосту в виду Пражского Кремля, плевал на Вену и австрийцев, понося их разными позорными ругательствами и на всяком шаге из какого-то глупого удальства подвергая себя опасностям быть слышимым их шпионами, - одурел (буквально одурел) в Венеции, два дни в которой до сих пор кажутся мне каким-то волшебным фантастическим сном. Думаю, что отец показал Вам письмо, писанное прямо после дороги2.
Скажу Вам вот какую глупость... Если правда, что... ну да нет! уж очень глупо и притом старо, старо, старше старца, старо, как блаженной памяти несостоявшийся спектакль лермонтовского "Маскарада", дико, как он же, т. е. и спектакль и самая драма, глупо как... Страхов!
С Венеции уже, именно с ночи, проведенной в гондоле на Canal grande, я вкусил известного блюда, называемого хандрою, которого порции и начали мне подаваться потом под разными соусами: то под острым до ядовитости соусом хандры, то под соусом скуки, убийственно-скучной, как жизнь в каком-нибудь захолустье, ну хоть... в Пензе,
Нет! я урод, решительно урод... Из окон моих видны горы высокие, высокие, по которым утром ползают облака, синие, такие синие, каких Вы и во сне не видали - кругом раскидана могучая, роскошная, цветистая (в сентябре-то! а?) растительность - а я... Я слышу в ушах: "Как новый вальс хорош" и т. д. Это ужасно, это невыносимо... Жизнь отжита, совсем отжита - это я чувствую... А между тем я здоров: море в Ливурно, верховая езда каждый день в вилле Сан Панкрацио, где я теперь живу - укрепили мои физические силы... Только ночи достаются мне тяжело, а, впрочем, я отлично ем - и Вы можете быть совершенно покойны насчет моей жизни.
Знаете, за что я Вас так люблю, мой добрый, благородный друг женского пола? Вы - единственная женщина, с которой можно играть в эту сладкую и опасную игру, называемую женской дружбой... Причина этого, с одной стороны, в том глубоком и нежном уважении, которое Вы внушаете всему, что способно Вас понять, а с другой стороны - в Вашей артистической, т. е. немножко эгоистической, немножко слишком самообладающей, немножко даже ветренной природе. Знаю я, что и Вы меня любите, но знаете ли Вы, за что? - Именно за тот анализ, который то пугал, то волновал Вас.
A propos d'анализ!* Книги Вашей исписано больше половины - но, увы! дар женской дружбы пошел на анализ самый искренний и беспощадный. Странная, безалаберная, дикая, но поучительная будет это книга - если отделается. Тут - весь я - тут результаты всей моей жизни внутренней, всей анатомии над собою и над другими.
Вероятно, вы не ждете от меня описаний Италии и т. п. Вы не найдете их даже и в книге моей, хоть она и называется: "К друзьям издалека"3. Враг и гонитель всякой казенщины впечатлений, я и здесь все тот же. Всякое впечатление обращается у меня в думу, всякая дума переходит в сомнение, всякое сомнение обращается в тоску.
Живу я - надобно Вам сказать, с скотами и идиотами княжеского звания и достоинства. Стараюсь делать дело, дело свое, т. е. и здесь по обыкновению играю с огнем и порохом... ну, да что об этом!.. Скажу Вам лучше то, что и в деле, не только в впечатлениях, я аналитик. Иногда я уличаю себя в донкихотстве и злобно смеюсь над самим собою - а на утро принимаюсь за новые донкихотские подвиги.
с хамством в литературе и жизни, хамская полемика и Ваша дружба, т. е. право терзать Вас анализом, пугать донкихотством и удивлять цинизмом и безобразием. Еще что? Николай Алексеев Страхов в виде пресной лепешки на закуску всего соленого, острого, горько-ядовитого, обер-полицмейстер Беринг с зверообразиями, Наташа с вечным хоть и с удивительными глазами (надо отдать ей хоть эту справедливость).
Прощайте, друг мой! Жму крепко Вашу руку. Поклон мой Вашим, усердный, искренний, душевный. Если хотите писать мне, то скорее и вот как Florence — Toscane.
А М-r Ар. de Grig(oriev) 4.
Печатается по подлиннику: ИРЛИ. Ф. PI. On. 5. Ед. хр. 132. Л. 1-2 об.
Страхов //. С. 153-155 (п. I); Материалы. С. 168-171 (№ 60).
... старца... - Кого в круге знакомых Г. и Протопоповой назвали "старцем", неизвестно.
2 ... отец показал Вам письмо, писанное прямо после дороги.
3 ... "К друзьям издалека". - Об этой книге см. предыдущее письмо (от 26 августа 1857 г. - № 182), примеч. 4.
4 ... - Г. провел два месяца - август и сентябрь - на вилле Трубецких недалеко от города Лукка, после чего он со всей семьей переехал в город Флоренцию в 65 км на восток от Лукки. Возможно, Г. уже пользовался почтовыми услугами Флоренции: следующее письмо (№ 184) отправлено оттуда (см. комментарий к нему).
* По поводу анализа (фр.).