199. Е. С. ПРОТОПОПОВОЙ
3 (15) января 1858. Флоренция
1858 г. Яне. 3(15).
Ну, наконец-то! О, коварный друг, - как много злобы, желчи прибавляли Вы своим методически-упорным молчанием к запасу сих качеств и так уже во мне слишком достаточному. Только что же это за reticences*! Влюблены Вы, что ли, или полувлюблены - все ж надобно было сказать! Кому ж Вам это сказать, как не мне? Кто ж лучше в Вас это поймет и оценит - и, извините за дерзость, кто ж лучше укажет всему этому место по достоинству в Вашей душе?.. Кому ж это наконец будет так истинно интересно, как мне?.. Что за гнусное безобразие умолчаний, намеков за несколько тысяч верст - а главное - какая свирепая, зверообразная жестокость не писать потому, что - не можете себе в чем-то отдать отчета. Чорт знает, что это такое! Только женщины способны к такой белиберде... Да если б Вы хоть в старца1 влюбились - так и для подобной нелепости нашлось бы у меня понимания. Я Вас так много, так просто люблю... так, если хотите, страстно - ибо и дружба в отношениях к женщинам принимает всегда страстный характер... Чего и чего я не передумал вследствие Вашего молчания - каких подлых аналитических соображений не приходило мне в голову?.. Злобное, но милое творение, ведь из тона писем Вы должны были понимать, что я хандрю, злобствую, болен душевно -постоянно. Экой противный женский эгоизм, - кокетство - не показаться в моральном дезабилье...
Ну-с! - с чего начать прикажете?.. Начну с того, что теперь два часа ночи (сплю я отвратительно), что во мне какая-то лихорадка хандры, что за то, чтобы проснуться завтра с мыслию, что Вы у нас (как бывало), я отдал бы 2/з остальной жизни. Глупо-с? не правда ли? А это так! Вы для меня последняя светлая улыбка жизни (ибо улыбка и грамматически - непременно женского рода), что в последние времена наших отношений, я говорил с Вами так, как ни с одним из друзей не говорил, давал Вам заглядывать в такие abymes** моего бытия, от которых Вы отворачивались с лихорадочным ужасом... Что ж мудреного, что измученный, истерзанный и работою собственной мысли, и пошлостью всего меня окружающего и воспоминаниями - я зову Вас, как сестру, как Ангела, как друга...
Все так неумолимо-окончательно порешилось для меня в душевных вопросах, так последовательно обнажилось до желтых и сухих костей скелета - так суровы стали мои верования, так бесповоротны и так безнадежны все ненависти - что дышать тяжело, как в разряженном и резком воздухе высоких гор.
Долго надобно было бы толковать о том, почему безнадежность обуяла меня во время, исполненное, по-видимому, великих надежд... Дело-то в том, что для меня эти надежды - издали еще больше, чем вблизи - пахнут серою подземной волка-нической лавы, и есть что-то страшно зловещее в их блеске!
Прибавьте к этому, что я живу в стране, где страшный контраст между громадностью прожитой жизни и мелочностью настоящей (ибо это все - муравьи, а не люди) еще более раздражает нервы... В этой заглохшей тине подчас пробиваются отрыжки старых волканов - то неистовыми порывами Верди, то... мало ли чем... ну, хоть бычачьей грудью теноров и кузнечиков. И все эти силы поражены параличем - поражены навеки, ибо во время оно свое дело делали... И когда знаешь, что все будущее, живое принадлежит нам, но нашему типу, а не личностям - личности наши никуда, никуда не годны, что самые лучшие не те, которые что-либо делают, а которые спиваются, странничают (как Максим2
Кстати о Максиме. О его страсти знал я прежде и не от него, конечно. Боюсь не погубила бы его задаром ваша К(атерина) Н(иколаевна)...3 Ведь вы все такая запуганная дрянь, что жертвы ни одна из вас, из самых лучших, не принесет для человека.
О, милая моя Тётинька - узнаю ее, радуюсь, душевно радуюсь, что она последовательно идет по дороге безобразия! Все вещи должны идти к своему назначению. Я хохотал как сумасшедший - я видел это все, видел эту обстановку, эту Милашку и разные неблаговидные физиономии, видел, как прельщения устремляются на Фришмана и, в случае неуспеха, tant bien que mal*** - бьют на другую цель... Все это я видел, всем этим наслаждался - всем, даже адскою, но комическою ирониею Вашего присутствия в этом мерзостном Вавилоне, присутствием человеческой личности на этом шабаше ведьм, где
Шумят и в мерзостной игре
Жида с лягушкою венчают...4
Не доставало только Мефистофеля за моим отсутствием!..
Я рад, что Вы сошлись с Фетом5. Он пишет: "Да ее (т. е. Вас) и нельзя не любить". А Евгений бывает у вас? Что Вы не бывали у нас, это нимало не удивительно... А рго-pos****. - В припадке хандры и неизбежного донкихотства - я написал два письма проповедей к Лидии - не думайте, чтобы моральных, нет! чистого анализа6. Все еще мне и это, совсем падшее в дикое и мелочное самолюбие, создание хотелось бы обратить на путь правды и поднять до понимания. Но это, кажется, тщетно.
Примечания
Печатается по подлиннику: ИРЛИ. Ф. PI. Оп. 5. Ед. хр. 132. Л. 9-10 об. Впервые опубликовано: С. 163-163 (п. V). См. также Материалы.
1 ... - См. примеч. 1 к письму Протопоповой от 1 сентября 1857 г. (№ 183).
2 ... Максим... - М. Афанасьев.
... ваша К{атерина) Н{иколаевна}... - Е. Н. Бакст.
4 Шумят и... с лягушкою венчают... "Гусар" (1833); у Пушкина: "Свистят и в мерзостной игре".
5 Я рад, что Вы сошлись с Фетом. - Протопопову познакомил с А. А. Фетом - Г. После женитьбы Фета на М. П. Боткиной, Протопопова стала их часто навещать. - См. Фет А. А.
6 ... два письма проповедей к Лидии... чистого анализа. - Эти письма к жене неизвестны.
* скрытности
** бездны {фр).
хорошо ли, плохо ли (фр.).
**** Кстати