201. Е. С. ПРОТОПОПОВОЙ
6-7 (18-19) января 1858. Сиенна
1858 г. Яне. 6. Сиенна.
Хандра загрызла меня до того, что стало наконец просто невтерпеж. Вот я воспользовался тремя праздничными днями и уехал в Сиенну испытать хандру уединенную под новым, более пикантным соусом. Вот я провел день в Сиенне, осмотрел множество замечательных памятников, проследил всю историю Сиеннской школы живописи на картинах Собора, церквей, Академии degli Belle Arte1* - все это со смыслом, с интересом и все-таки кончаю день мыслию, что на мне, должно быть, лежит печать каиновского проклятия... Да, все это прекрасно... но ведь есть же вечер, голые, хоть мраморные стены и память, память, работающая при виде таковых стен с злобою старого прометеевского коршуна.
Неужели же мне в самом деле нет нигде и ни в чем успокоения?.. А возможность его была... Вот ведь почему, мой коварный и вместе нежный друг, - я не могу расстаться с неотвязным образом, хоть Вы меня за это и браните. Это был мой искомый алгебраический X - моя Мадонна, Мадонна мурилловской манеры'. Мне все в ней было мило, от ее глубины и простоты понимания до ее апатичности и холодности... Я ведь не говорю, что она совершенство, а говорю только, что она была создана совсем по мне, - равно как и я создан был совсем по ней. Без меня - она должна со временем обратиться или в закись ее покойного отца или в raideur mani-aque2* ее матери2. К тому и к другому есть в ней равное количество данных, как в первоначальной Мадонне Сиеннской школы есть залоги и глупо-сонно-добродушной Мадонны Фра Беато Анджелико и к деревянности мадонн позднейших мастеров Сиенны. Можете, однако, представить себе господина, которому тридцать шестой год - и который во все вносит свою дикую манию!.. Но, поверьте мне, друг мой, во всех глубокомысленнейших вещах, которые сказаны об искусстве ли, о другом ли чем-либо, найдется всегда огромная доза сердца сказавших - только они не обнажали его с такою циническою откровенностью, как Ваш покорнейший слуга.
Наши мысли вообще (если они точно мысли, а не баловство одно) суть плоть и кровь наша, суть наши чувства, вымучившиеся до формул и определений. Немногие в этом сознаются, ибо и немногие имеют счастие или несчастие раждать
Надобно Вам сказать, что вот уже две недели меня что-то внешнее тяготит и давит, как домовой давит. Я и физически даже болен и осунулся, так что вчера испугал своим видом мою милую и добрую младшую княжну3. Много надобно, чтобы я о "княжне" выразился "милая и добрая", да еще прибавил: "моя". Она точно моя, в том смысле, как и Вы "моя", только с другой стороны. У Вас, кроме меня, есть еще много влияющего на вас благотворно - искусство, мать и брат, - а главное "артистическая натура". На нее же все, кроме меня, действовало злотворно - да и натура ее есть только понимательная, стало быть, не могущая жить жизнью самостоятельною. Стало быть, с одной стороны - ее душа больше принадлежит мне, чем Ваша, - зато, с другой стороны, меньше. Мы вот с Вами можем и говорить по целым часам и переписываться совершенно свободно. Ей, бедной, можно, по приличиям, говорить со мною только тогда, когда я им читаю... Какое самолюбие! подумаете Вы при эпитете: "бедной". Да, любезный друг мой, - себе ли я тут придаю значение, подумайте хорошенько! Нет, а тому - чего я мученик и раб, что я выстрадал и родил, тому, что во мне Божья сила, а не человеческая личность... Мои резкие требования правды и идеала от жизни - столь мучительные для меня, столь часто непереносные, - таковы только для меня - а на других они действуют, как толчок к развитию. Сжигая меня - они только греют тех, для кого они по натуре их нужны. Таково было пока значение мое - и в жизни и в литературе, - да, должно быть, другого и не будет.
А устал я, устал страшно и - смиряясь под крепкую руку Божию - все-таки хотел бы успокоения в жизни или в смерти - это все равно! Помолитесь когда-нибудь за усталого странника, мой добрый Ангел! Молитвы таких душ, как Ваша, доходят к Богу. До свидания!
Попробовал было спать. Не спится и на новом месте, как на старом. И потом, мне хочется говорить с Вами и только с Вами. Вы умны, как Евгений - но Вы нежны, как женщина.
Вы не знаете, что есть мучительного в чужой стороне, в одиноком, совсем пустынном отеле, в песнях чужого народа, раздающихся под окнами. Тут дойдешь до такого донкихотского состояния, что с рыданиями говоришь безобразия вроде:
Да! ты умрешь, и я останусь тут
Умру и буду все один... ужасно!4
А она точно умерла, умерла та Нина, которая - разбитая и едва себя удерживающая, сидела - помните? в углу у фортепьяно, - когда говорились стихи Кольцова или ожесточенно — звенела венгерка, эта метеорская, кабацкая поэма звуков безвыходного страдания... Эх!
На горе ли ольха,
Под горою вишня...
Любил барин цыганочку,
Она замуж вышла!..5
Когда Вы прочтете это - подойдите к фортепьяно и возьмите заветные аккорды... я их услышу из моего холодного, морозного далека. NB. Мороз здесь очень сильный, и дураки - не топят!
Мерзавцы (Островский и Евгений) не пишут ни строки по свойственному им беспутству и грубому, пьяному эгоизму. Воображаю, какую жизнь ведут они. Если Евгений не пьет, это, должно быть, еще хуже - он, значит, весь отдан другим порядкам, не менее растлевающим душу. Даже Ванька Ш(естакович) не пишет. Должно быть, все совсем и окончательно спились. А ведь это {два первых) - лучшие из лучших - ибо Фет, как ни даровит, как ни умен и ни тонок - но он узок в сравнении с нами. Опять гордость - скажете Вы. Основательная, друг мой. Лучше нас не найдете - но горе то, что и мы-то никуда не годимся.
А здесь-то что за народ, кабы Вы посмотрели. Мелочность, сухие теории вместо людей, хоть некоторые связи сближают меня с лучшими.
Максим6, должно быть, совсем с ума сошел - едет за границу. Нет, видно этого зверя - ничто не уймет - а ведь дал мне слово сидеть у моря. Вот тут и возись -и возись-то сам, больной и разбитый!
Завтра уезжаю во Флоренцию. Тоска все та же и одному в Сиенне. А завтра день весьма курьезный. Воспитанник мой именинник - и наедет всякая флорентийская, а ровно и отечественная пошлость и гадость. Бедная моя Настасья Юрьевна будет задыхаться - а ведь прежде бы задыхалась менее!.. Я все это так успешно умел ей огадить и осмеять, под самыми, впрочем, благоприличными формами отвлеченных рассуждений, что она теперь не может видеть ни консула Чеватти, ни полковника Кётрица, ни генерала Лазарева. О, Дон Кихот Ламанчский - о, мой благородный прадед! Ты должен радоваться душевно всем безобразиям своего потомка.
До свидания!
Все-таки не спится - хоть два часа. Письмо выходит нечто вроде дневника или скорее часовика.
моего достояния в Вас.
А сказать ли Вам, отчего я никогда не хотел влюбиться в Вас? Оттого, что по деспотическим наклонностям я не мог бы сносить в Вас привязанности к чему-либо на свете (к матери, брату, к музыке). Опять одна из причин, почему только одна женщина в мире была совсем по мне. В те дни - она была бы вся моя, без привязанностей к чему-либо другому - но это было бы не рабство. Рабство я тоже не терплю и весьма цинически относился всегда к своим рабам. Одну ее только я бы не мог ревновать ни к кому и ни к чему. Я бы беспечно отдался весь ей. Такое это страстно и вместе холодно владеющее собою существо.
Но слушайте! Я помню, Вы относились к ней некогда тоже с каким-то страстным увлечением - а она этого не понимала. Было время, что она серьезно сердилась на Вас: ей почему-то вздумалось ревновать. Видели ли Вы это?.. Так вот что я скажу Вам - моего теперешнего чувства к Вам я бы не отдал никому, даже ей - ибо, если б она не поняла его, значит, и меня бы не поняла. Любя меня, надобно любить Островского, Вас, Эдельсона, Фета, Садовского (это - pour le moins3*), так как я все это люблю, т. е. так, что не знаю, кого иногда поставить на первом месте в душе, особенно из трех первых.
Скажи мне просто: Нина,
Брось свет и т. д.7
и странное стремленье
Меня и мысль мою невольно мчали в даль
........................... Саша! дай мне книжку!8
Яне. 7.
Письмо приняло решительно вид дневника - ну, essay4* Вообще - горе тому, у кого память не коротка... и тому, кто во взгляде на долг жизни не сходится с обыкновенным пониманием этого долга.
Радуюсь Вашим успехам, друг мой, - но не удивляюсь им. Вы у меня умная, добрая, даровитая - Вы умеете любить звук для самого звука - а это немногая и немногие даже умеют. В этом Ваша эгида, ваше спасенье, ваше душевное asyle5*!..
Боюсь сказать, что мне как будто лучше, кажется, это лучше - только усталость от неистовств.
Италия - яд такой натуре, как моя: в ней есть нечто наркотическое, страшно раздражительно действующее на нервы. Можете себе представить, что холод и мороз, - а выйдешь в 11 часов на Lungo l'Arno6* - солнце жжет, и палит, и жарит. Эта же наркотическая, хоть благоухающая струя разлита в созданиях великого искусства. Господи! какой это мир, друг мой, - мир Рафаэля и Андрея дель Сарто, мир Фра Бартоломео и Тициана, мир богоравного Мурилльто и Павла Веронеза. Это все держит душу в каком(-то) головокружительном состоянии.
Успел утром побывать в Питти. Муриллова Мадонна - здорова и приказала Вам кланяться, но смотрела как-то испуганно-болезненно: должно быть, она, как я же, провела бессонную ночь - и, вероятно, ее беспокоила праздными и не совсем приличными речами соседка - жена Павла Веронеза - это безобразие чувственной красоты или красоты безобразия, эта растолстевшая, отъевшаяся ёрница с зобом и двойным подбородком...
Экий мир - Господи Боже мой... Тут чудеса Твои, о Создатель, на каждом шагу... Тут всякий тип души получает свой идеальный образ. Знаете ли, что тип Ваш и Вашей матери в Мадонне Алессандро Боттичелли (я все это привезу). - Да ведь совсем, понимаете ли - совсем как есть. Экий мир!... Спросите Афанасия9 - он тотчас же припомнит, а не то - его сестру10.
Да - всякое стремление души воплотилось или воплотится на земле... ибо Он сам сказал: "Аз же с вами есмь до скончания века"11. Верьте Ему!
Христос с Вами, мой благородный друг!
Примечания
Печатается по подлиннику: ИРЛИ. Ф. Р I. On. 5. Ед. хр. 132. Л. 11-15 об. Впервые опубликовано: С. 163-168 (п. VI). См. также Материалы. С. 207-212 (№77).
1 ... - Речь идет о Л. Я. Визард.
2 ... ее покойного отца... ее матери. - Отец Л. Я. Визард - Яков Иванович Визард; мать - Евгения Визард, урожд. Railin de Belval.
... младшую княжну. - А. Ю. Трубецкую, в замужестве Геркен.
4 Да! ты умрешь, и я останусь тут... Умру и буду все один... ужасно! "Маскарада" М. Ю. Лермонтова (д. 3, сцена 2, слова Арбенина).
5 На горе ли ольха... Она замуж вышла!.. - Куплеты из "Цыганской венгерки" Г., которые не появились в печатном варианте ("Борьба. XVIII стихотворений Аполлона Григорьева" // Сын отечества. 1857. № 48. С. 1181), но которые приводит А. А. Фет при описании исполнения Г. венгерки в своем рассказе "Кактус" (Воспоминания II.
6 ... - М. Афанасьев.
7 - Цитата из "Маскарада" (д. 1, сцена 3, слова Нины).
8 и странное стремленье... Саша! дай мне книжку! - Неточная цитата из "Маскарада" (д. 3. сцена 2, слова Нины; вместо "странное" нужно "чудное").
... Афанасия... - А. А. Фета.
10 ... его сестру.
11... "Аз же с вами есмь до скончания века". - Ср. Мф. 28. 20: "Аз с вами есмь во вся дни до скончания века."
1* изящных искусств (шп.).
(фр.).
3* как минимум (фр.)
5* убежище (фр.).
6* набережную реки Арно (ит.).