220. Е. С. ПРОТОПОПОВОЙ
26 января 1859. Санкт-Петербург
СП Бург. 1859 г. Яне. 26.
Не дивитесь, добрый и нежный до бесконечности друг мой, что я не писал к Вам так долго, не браните меня и за те желчные строки, которые я, лежа больной, диктовал Лидии1. Неписание мое к Вам так тесно связано с хаосом моего душевного мира, а этот хаос до того сложен, что потребовались бы долгие, очень долгие объяснения. Все это - при личном, может быть, скором свидании, которое, надеюсь, будет и дельнее и основательнее прошедшего.
Скажу Вам, что я много работаю, еще больше хлопочу и обделываю много полезных, в лучшем и высшем смысле этого слова дел - благодаря Провидению и благородной натуре Кушелева, а между тем - во мне хаос ужаснейший, непримиряемый никакою деятельностью. Так странно-особенно выработались у меня мои верования и мое мышление, что - страшно сказать - около меня стала пустота ужасная.
Не знаю, как Вам это объяснить - ну, да Вы так умны и тонки, что многое поймете из намеков. С исключительно либералами не сойтись мне совсем, потому что я по натуре артист; с исключительно артистами же не схожусь я потому, что каждая жила моя бьется за свободу и ни одна не выносит тупого, спокойного индифферентизма политического и религиозного, к которому все артистические натуры (кроме одного Островского) чрезвычайно способны. Вот и подите тут... Тяжело стоять почти что одному, тяжело верить глубоко в правду своей мысли - и знать вместе с тем, что в ходу, на очереди стоит не эта, а другая мысль, которой сочувствуешь только наполовину. Хорошо было Белинскому! В нем и в его эпохе не было этого ужасного раздвоения... А господа олимпийские друзья мои, т. е. Писемский, Тургенев, Фет, Анненков, даже Островский, кажется, мечтают, что мне так же легко будет бороться, как покойнику Виссариону Григорьевичу. Бороться в эпоху, когда, что ни человек - то партия, то новый оттенок мнения!!!
Веры, веры нет в торжество своей мысли - да и чорт ее знает теперь, эту мысль. По крайней мере, я сам не знаю ее пределов. Знаю себя только отрицательно. Знаю, например, что мысль моя мало мирится хоть с мыслию Максима2 (т. е. Стеньки Разина или Емельки Пугачева) - так же мало с слепым и отвергающим все артистическое социализмом Чернышевского, с таким же тупым и безносым, да вдобавок еще начиненным всякой поповщиной социализмом славянофильства, еще меньше с церковью попа Матвея и Тертая Филиппова, вообще с церковью "иже о Христе Иисусе жандармствующих" - и всего больше с мыслию Г**3, ибо эта мысль есть не что иное, как смело и последовательно высказанное исповедание того, чем некогда жили как смутным чувством мы все, со включением даже ныне оподлившегося Тертия.
Но будет об этом - это весьма печальная история!
А другие истории также печальны и вдобавок еще глупы.
это вещь ужасная, особенно в женщине, - а мерзость в той же Лжи, в том же неизлечимом, огромном и вместе мелочном эгоизме.
Мерзость, наконец, во мне самом. Я не могу истребить в себе тоски пса по женщине4, которая, вероятно, отупела уже в покое Пензенской губернии, и между тем, с какой-то бессовестностью отдаюсь всякому впечатлению, похожему на любовь. Как вода рыбе, необходимо мне сильно-страстное отношение к женщине - а в результате всех попыток остается одно, и вечно одно, и глупо одно. Ради Бога, друг мой - не слыхали Вы хоть вести, ну хоть сплетни какой издалека! Знаю сам, что это мерзостно - глупо и слабо - да что ж тут прикажете делать?
Сегодня 26 января - число, с которым связано несколько язвительнейших воспоминаний.
А ведь странно! Для одной только женщины в мире мог я из бродяги, бессемей-ника, кочевника обратиться в почтенного и, может быть (чего не может быть?), в ндравственного мещанина!.. Да нет! Зачем хочу я насильственно набросить тень пошлости на то, что было свято, как молитва, полно, как жизнь, - с чем сливалась и вера в борьбу, с чем выросла и окрепла религия свободы?..
Зовите меня сумасшедшим, друг мой, - но я и умирая не поверю, чтобы эта женщина была не то, чем душа моя ее знала...
Будет и об этом!
Петербург мне по-старому гадок. Общество Олимпийцев надоедает смертельно - хоть они и оказывают мне величайшую симпатию. И вот я, по обычаю, окружаю себя распутными, но еще верющими в жизнь пьяницами, хотя сам - успокойтесь - пью весьма умеренно, - да студентами... Островский и Фет за сие меня упрекают - не знаю, упрекаете ли Вы, всегда понимавшая меня так по-женски глубоко?.. Не думаю. Вы знаете лучше их, что мне никогда постареть не придется!
За тем - до свидания! Не мстите мне молчанием за молчание, если Вы не совсем закружились по вечерам и маскер(ад)ам.
A propos* маскерадов... Был я и сам раза три в оных - только разумеется - в самых беспутных и безобразных. "Люблю безобразие, друг мой!" - могу я сказать, как Скотини» Фонвизина говорит: "Люблю свиней, сестрица!"5
Примечания
Печатается по подлиннику: Ф. P. I. On. 5. Ед. хр. 132. Л. 27-30 об. Впервые опубликовано: Страхов II. Материалы. С. 238-241 (№91). Частично: Избр. произв. С. 542.
'Лидия - Л. Ф. Григорьева, жена Г.
2 Максим
3 Г* - А. И. Герцен.
4 ... по женщине... - Речь идет о Л. Я. Визард.
... как Скотинин Фонвизина говорит: "Люблю свиней, сестрица!" - Цитата из комедии Д. И. Фонвизина "Недоросль" (1782), д. 1, явл. 5.
(фр.).