231. М. П. ПОГОДИНУ
26 августа - 7 октября 1859. Санкт-Петербург
Авг. 26. ПолюстровоК
Не имея покаместь никаких обязательных статей под руками, я намерен изложить Вам кратко, но с возможной полнотою, все, что случилось со мной внутренне и внешне с тех пор, как я не писал к Вам из-за границы. Это будет моя исповедь - без малейшей утайки.
Последнее письмо из-за границы я написал Вам, кажется, по возвращении из Рима2. Кушелев дал мне на Рим и на проч. 1100 пиастров, т. е. на наши деньги 1500 р. Из них я половину отослал в Москву, обеспечив таким образом, на несколько месяцев, свою семью; до 400 пошло на уплату долгов - остальные промотаны были в весьма короткое время безобразнейшим, но благороднейшим образом, на гравюры, фотографии, книги, театры и проч. Жизнь я все еще вел самую целомудренную и трезвенную, хотя целомудрие мне было физически страшно вредно - при моем темпераменте жеребца; кончилось тем, что я равнодушно не мог уже видеть даже моей прислужницы квартирной, с(ин)ьоры Линды, хоть она была и грязна, и нехороша. Теоретическое православие простиралось во мне до соблюдения всяких постов и проч. Внутри меня, собственно, жило уже другое - и какими софизмами это другое согласовалось в голове с обрядовой религиозностью - понять весьма трудно простому смыслу, но очень легко - смыслу, искушенному всякими доктринами. В разговорах с замечательно восприимчивым субъектом, флорентийским попом3, и с одной благородной, серьезной женщиной4 - диалектика увлекала меня в дерзкую последовательность мысли, в сомнение, к которому из 747 Х12 расколов православия (у comptant1* и раскол официальный) принадлежу я убеждением: оказывалось ясно как день, что под православием разумею я сам для себя просто известное, стихийно-историческое начало, которому суждено еще жить и дать новые формы жизни, искусства, в противуположность другому, уже отжившему и давшему свой мир, свой цвет началу - католицизму. Что это начало, на почве славянства, и преимущественно великорусского славянства, с широтою его нравственного захвата -должно обновить мир - вот что стало для меня уже не смутным, а простым верованием - перед которым верования официальной церкви иже о Христе жандармству-ющих стали мне положительно скверны (тем более, что у меня вертится перед глазами такой милый экземпляр их, как Бецкий - этот пакостный экстракт холопствующей, шпионничающей и надувающей церкви) - верования же социалистов, которых живой же экземпляр судьба мне послала в лице благороднейшего, возвышенного старого ребенка изгнанника Демостена Оливье, - ребяческими и теоретически жалкими. Шеллингизм (старый и новый, он ведь все - один) проникал меня глубже и глубже - бессистемный и беспредельный, ибо он - жизнь, а не теория.
Читали Вы, разумеется, брошюру нашего великого софиста: "Derniers mots d'un chretien ortodoxe"...5 Она, кстати, попалась тогда мне в руки, и я уразумел, как он себя и других надувает, наш милейший, умнейший софист!.. Идея Христа и понимание Библии, раздвигающиеся, расширяющиеся с расширением сознания общины, "соборне", широкий смысл малой по объему и великой по содержанию брошюрки, если освободить этот смысл из-под спуда византийских хитросплетений.
Духовный отец мой, флорентийский священник, увлекаемый своим впечатлительным сердцем к лжемудрию о свободе и отталкиваемый им же от мудрости Бецкого, - ходил все ко мне за разрешением мучительных вопросов, и я воочью видел, сколь нетрудно снискать ореолу православия.
Внешние дела обстояли благополучно. Старуха Трубецкая, как истый тип итальянки6, как только узнала, что у меня есть деньги, - стала премилая. Князек7 любил меня, насколько может любить себялюбивая натура артиста-аристократа. Милая и истинно добрая Настасья Юрьевна, купно с ее женихом8, были моими искренними друзьями.
Готовились к отъезду в Париж. А я уже успел полюбить страстно и всей душою Италию - хоть часто мучился каинскою тоской одиночества и любви к родине. Да, были вечера и часто - такой тоски, которая истинно похожа на проклятие каннское; прибавьте к этому - печальные семейные известия и глубокую, непроходив-шую, неотвязную тоску по единственной путной женщине9, которую поздно, к сожалению, встретил я в жизни, страсть воспоминания, коли хотите, - но страсть семилетнюю, закоренившуюся, с которой слилась память о лучшей, о самой светлой и самой благородной поре жизни и деятельности... Дальше: мысль о безвыходности положения, отсутствии будущего и проч. В возрождение "Москвитянина" я не верил, кушелевский журнал я сразу же понял как прихоть знатного барчонка... Впереди - ничего, - позади - едкие воспоминания, - в настоящем одно артистическое упоение, один дилетантизм жизни. Баста! Я закрыл глаза на прошедшее и будущее и отдался настоящему...
Между мной и моим учеником образовывалось отношение весьма тонкое. Совсем человеком я сделать его не мог - для этого нужно было бы отнять у него его девять тысяч душ, но понимание его я развил, вопреки мистеру Белю, ничего в мире так не боявшемуся, как понимания, вопреки Бецкому, ненавидевшему понимание, вопреки Терезе, которая вела свою политику... Я знал, к чему идет дело, - знал наперед, что возврата в Россию и университета не будет, что она свои дела обделает10"Одиссею", он критически относился к Шиллеру, что мне и нравилось, и не нравилось - ибо тут был и верный такт художника, но вместе и подлое себялюбие аристократа, холодность маленького Печорина. Страстность развивалась в нем ужасно - и я не без оснований опасался онанизма, о чем тонко, но ясно давал знать княгине Терезе. Тут она являлась истинно умной и простой, здравой женщиной. Вообще я с ней примирился как с типом цельным, здоровым, самобытным. Она тоже видела, что я не худа желаю, и только уже шутила над моей безалаберностью.
Рука устала писать, да и уже два часа ночи. Кончаю на сегодня...
Сент. 19. Петербург.
Принимаюсь продолжать - почти через месяц, - ибо все это время истинно минуты свободной, т. е. такой, в которую можно сосредоточиться - не было.
Море было удивительное во все время нашего плавания от Ливорно до Генуи и от Генуи до Марселя... Я к морю вообще пристрастился, начиная еще с пребывания в Ливорно. В Генуе дохнуло уже воздухом свободы. Портреты Мадзини и Гарибальди в трактире немало изумили меня и порадовали... Во Флоренции - я в одном отношении как будто не покидал отечества. Наш генерал Лазарев-Станичников11, или, как прозвал я его, - Штанишников, был совершенно прав, избравши Флоренцию местом успокоения от своих геройских подвигов: он мог дышать воздухом герцогской передней и в Светлый день12 проходить по Duomo2* во время обедни строем солдат в своих красных штанах и во всех регалиях...
Второй раз увидал я красавицу Genova3* - но с той разницей, что в первый раз я видел ее13 как свинья - а в этот с упоением артиста, - бегая по ней целый день, высуня язык, отыскивая сокровищ по ее галереям. В своих розысках я держался всегда одной методы: никогда не брать с собой указателей, стало быть, отдаваться собственному чутью... Ну, да не об этом покаместь речь. Я Вам не путешествие свое рассказываю, а историю своего нравственного процесса...
Стало быть, прямо в Париж.
Приехал я, разумеется, налегке, т. е. с одним червонцем, - и поселился сначала в 5 этаже Hotel du Maroc (rue de Seine), за 25 франков в месяц. И прекрасно бы там и прожить было... Не стану описывать Вам, как я бегал по Парижу, как я очаровал доброго, но весьма слабоумного Николая Ив(ановича) Трубецкого и его больше начитанную, чем умную половину14, как вообще тут меня носили на руках...
достаточно ли известного?) Максима Афанасьева... Я было прекратил с ним и переписку и сношение по многим причинам - главное потому, что меня начало претить от его страшных теорий. Этот человек умен, как народ (т. е. гораздо всех нас умнее), а беспутен больше, чем самый беспутный из нас. Я делал для него всегда все, что мог, даже больше чем мог - делал по принципу христианства и по принципу служения народу. Не знаю, поймете ли Вы - но чего Вы не поймете, когда захотите? - почему вид этого человека, один вид разбил во мне последние оплоты всяких форм. Ведь уж он в православии-то дока первой степени.
Ну-с! и пустились мы с ним с первого же дня во вся тяжкая! И шло такое кружение время немалое. Повторю опять, что все к этому кружению было во мне подготовлено язвами прошедшего, бесцельностью настоящего, отсутствием будущего - злобою на Вас15 и на всех наших, этой злобой любви глубокой и искренней.
Увы! Ведь и теперь скажу я то же... Ведь те16 поддерживают своих - посмотрите-ка - Кетчеру, за честное и безобразное оранье, дом купили17; Евгению Кор-шу, который везде оказывался неспособным даже до сего дне, - постоянно терявшему места - постоянно отыскивали места даже до сего дне18; ведь Солдатенкова съели бы живьем, если бы Валентин Корш (бездарный, по их же признанию) с ним поссорился, не входя в разбирательство причин...19 фактец в виде письма, которое дал мне Боткин, на случай его смерти20.
Простите эти выходки злобной грусти человеку, который служит и будет служить всегда одному направлению, зная, что в своих-то - он и не найдет поддержки.
Максим мне принес утешительные известия о том, как ругал меня матерно Островский за доброе желание пособить Дриянскому насчет его "Квартета", продажей этого "Квартета" Кушелеву21, - о том как пьет, распутствует моя благоверная...22
Опять сказал я: баста! и, очертя голову, ринулся в омут.
Но если б знали Вы всю адскую тяжесть мук, когда придешь, бывало, в свой одинокий номер после оргий и всяческих мерзостей. Да! Каинскую тоску одиночества я испытывал. - Чтобы заглушить ее, я жег коньяк и пил до утра, пил один, и не мог напиться. Страшные ночи! Веря в Бога глубоко и пламенно, видевши Его очевидное вмешательство в мою судьбу, Его чудеса над собою - я привык обращаться с ним запанибрата, я - страшно вымолвить - ругался с Ним, но ведь Он знал, что эти стоны и ругательства - вера. Он один не покидал меня.
Как нарочно, в моем № висела гравюра с картины Делароша, где Он изображен прощающим блудницу.
Сент. 29.
Дикую и безобразно хаотическую смесь представляли тогда мои верования... Мучимый своим неистовым темпераментом, я - иногда в Лувре молил Венеру Ми-лосскую, и чрезвычайно искренне (особенно после пьяной ночи), послать мне женщину, которая была бы жрицей, а не торговкой сладострастия... Я Вам рассказываю все без утайки. Венера ли Милосская, демон ли - но такую я нашел: это - факт - факт точно так же, как факт то, что некогда, в 1844 году, я вызывал на распутий дьявола и получил его на другой же день на Невском проспекте в особе Миланов-ского...23
Кстати замечу, что в Венере Милосской впервые запел для меня мрамор, как в Мадонне Мурильо во Флоренции впервые ожили краски. В Риме я, в отношении к статуям, был еще слеп - изучал, смотрел, но не понимал, не любил; нечто похожее на любовь и, стало быть, на понимание пробудилось у меня там в отношении к Гладиатору24 - но еще очень слабо.
Возвращаюсь опять к рассказу.
еще до последних степеней идиотства Бецким, - от зависти ли, от нимфомании ли - начала впадать в помешательство.
Князек давно уже ничего не делал, а только видимо изнывал томлением.
Положение мое в отношении к нему было самое странное... Я, по-старому, употреблял на него часа по четыре, выносил снисходительно (даже слишком снисходительно) праздную болтовню, чтобы хоть на четверть часа сосредоточить его внимание на каком-либо человеческом вопросе и двинуть его мысль вперед. Положение - адски тяжелое! Сергей Петрович Геркен, муж Настасьи Юрьевны - отличнейший малой, но истинный российский гвардеец (а впрочем, он тут был прав!), без церемонии гнал его к девкам... Ужасные результаты гнета системы мистера Бэля тут только вполне обнаружились. Вот она, эта бессердечная, холодная, резонерская система дисциплины без рассуждения, гнета без позволения возражений.
Я делал свое дело, дело расшевеливания, растревожения... Я делал его смело, но, может быть, тоже пускался в крайности. Впрочем, в крайности ли?.. Раз ездили мы в коляске по Bois de4* Fontainebleau5* с его теткой25. Между прочим разговором - она, отчаянный демагог и атеист в юбке, спросила меня, как я рассказываю князьку о революции и проч. - "В точности, подробности и всюду правду", - отвечал я. "И вы не боитесь?" - спросила она. - "Чего, княгиня? Сделать демагога из владельца девяти тысяч душ?.." И я, и она, мы, разумеется, расхохотались. После этой прогулки она объявила княгине Терезе, "qui cet homme a infiniment d'esprit: il ne tarit jamais"6*.
Вообще я с ними обжился и - cela va sans dire7* - занял у князя Николая Иваныча две тысячи франков, которым весьма скоро, как говорится, наварил ухо.
И вот - учитель и ученик - вместе в Jardin (de) Mabille, в Chateau des Fleurs26. Тереза это знала и только шутя говорила, что за учителем следовало бы так же иметь гувернера, как за учеником.
Тут-то она наконец объявила, что мы едем не в Россию, а назад, во Флоренцию, и предложила мне ехать тоже.
Я согласился. Я полюбил "сага Italia, s(u)olo beato"8*, как родину, а на родине не ждал ничего хорошего - как вообще ничего хорошего в будущем.
О, строгие судьи безобразий человеческих! Вы строги - потому что у вас есть определенное будущее, - вы не знаете страшной внутренней жизни - русского пролетария, т. е. русского развитого человека, этой жизни накануне нищенства (да не собственного - это бы еще не беда!), накануне долгового отделения или третьего отделения, этой жизни каннского страха, каинской тоски, каинских угрызений!.. Положим, что я виноват в своем прошедшем, - да ведь от этого сознания вины не легче, - ведь прошедшее-то опутало руки и ноги, - ведь я в кандалах. Распутайте эти кандалы, уничтожьте следы этого прошедшего, дайте вздохнуть свободно, и тогда, но только тогда, - подвергайте строжайшей моральной ответственности.
Это не оправдание беспутств. Беспутства оплаканы, может быть, кровавыми слезами, заплачены адскими мучениями. Это вопль человека, который жаждет жить честно, по-божески, по-православному и не видит к тому никакой возможности!
Я кончаю эту часть моей исповеди таким воплем потому, что он у меня вечный. Особенно же теперь он кстати.
Я дошел до глубокого сознания своей бесполезности в настоящую минуту. Я -честный рыцарь безуспешного, на время погибшего дела. Все соглашаются внутренне, что я прав, - и потому-то - упорно молчат обо мне... Те, кто упрекают меня в том, что я в своих статьях не говорю об интересах минуты, - не знают, что эти интересы минуты для меня дороги не меньше их, но что порешение вопросов по моим принципам - так смело и ново, что я не смею еще с неумытым рылом проводить последовательно свои мысли... За высказанную мысль надобно отвечать перед Богом. Я всюду вижу повторение эпохи междуцарствия - вижу воровских людей, клевретов Сигизмунда27, мечтателей о Владиславе - вижу шайки атамана Хлопки (в лице Максима Аф(анасьева) et consortes9*), не вижу земских людей, людей порядка, разума, дела.
Брожения - опять отлетели - да и в брожениях-то я никогда не переставал быть православным по душе и по чувству, консерватором в лучшем смысле этого слова, в противуположность этим тушинцам28, которые через два года - не больше - огадят и опозорят название либерала! Ведь только выблядок мог такою слюною бешеной собаки облевать родную мать, под именем обломовщицы, и свалить все вины гражданской жизни на самодурство "Темного царства"29. Стеганул же их за первую выходку лондонский консерватор30: не знаю, раскусит ли он всю прелесть "Темное царство"!..31
Да, через два года все это надоест и огадится, все эти обличения, все эти узкие теории... Через два года!.. Но будем ли мы-то на что-нибудь способны через два года? Лично я за себя не отвечаю. Православный по душе, я по слабости могу кончить самоубийством.
II
Сент. 30.
Итак, я решился ехать в Италию - сумел заставить скупую Терезу накупить груду книг по истории, политической экономии, древней литературе, убежденный, что в промежутках блуда и светских развлечений - князек все-таки нахватается со мною образования.
Я совершенно уже начал привязываться к ним. Достаточно было Терезе по душе, как с членом семейства, поговорить о болезни Софьи Юрьевны и о прочем, чтобы я помирился с нею душевно - уже не как с типом, а как с личностью - хотя твердо все-таки решился жить в городе Флоренске на своей квартире32. А чем жить - об этом я не думал. Со всем моим безобразием, я ведь всегда думал не о себе, а о своей семье, хоть, по безобразию же неисходному - часто оставлял семью ни с чем!.. Притом же я был тогда избалован Тем, Кого звал великим банкиром...33
Ветреный неисправимо - я в кругу Трубецких совершенно и притом глупо распустился... Правда, что и поводов к этому было немало. Я в них поверил. В кружке Николая Ивановича - известные издания34 привозились молодым князем О**35 и читались во всеуслышание - разумеется, с вылущением строк, касавшихся князя О(рлова)-папеньки. Князь Николай36 пренаивно и пресерьезно проповедовал que le catholicisme et la liberte10* - одно и то же, а я пренаивно начинал думать, что хорошая душевная влага не портится даже в гнилом сосуде католицизма. В молодом кружке молодых Геркенов я читал свои философские мечтания - и наивно собирался читать всей молодежи лекции во Флоренции...
На беду, на одном обеде, на который притащили меня больного, в Пале Рояле, у Freres provencaux11*
Я знал твердо - что Тереза этого не забудет!.. Тут она не показала даже виду -и другие все обратили в шутку - но я чувствовал, что - упал.
Отчасти это, отчасти и другое было причиною перемены моего решения.
ЗО-го августа нашего стиля я проснулся после страшной оргии с демагогами из наших, с отвратительным чувством во рту, с отвратительным соседством на постели цинически бесстыдной жрицы Венеры Милосской... Я вспомнил, что это 30 августа, именины Остр(овского) - постоянная годовщина сходки людей, крепко связанных единством смутных верований, - годовщина попоек безобразных, но святых своим братским характером, духом любви, юмором, единством с жизнию народа, богослужением народу...
В Россию! раздалось у меня в ушах и в сердце!..
Вы поймете это - Вы, звавший нас - "чадами кабаков и б**"37, но некогда любивший нас...
В Россию!.. А Трубецкие уж были на дороге к Турину и там должен я был найд-ти их.
В мгновение ока я написал к ним письмо, что по домашним обстоятельствам и проч.
В Париже я, впрочем, проваландался еще недели две, пока добрый приятель38 не дал денег12*. Окт. 6-го.
Я зачеркиваю не потому, чтобы что-либо хотел скрыть, а потому, что решаюсь развить более подробности.
Денег у меня было мало, так что со всевозможной экономией стало едва ли бы на то, чтобы доехать до отечества. С безобразием же едва стало и до Берлина. Моя надежда была на ящик с частию книг и гравюр, который, полагал я, - в ученом городе Берлине можно заложить все-таки хоть за пятьдесят талеров какому-нибудь из книгопродавцев13*.
Вечера стояли холодные, и я, в моем коротеньком парижском пиджаке, сильно продрог, благополучно добравшись до города Берлина. Теплым
"Zum Rothen Adler - Kurstrasse!"14* - крикнул я геройски вознице экипажа, нари-цаемого Droschky и столь же мало имеющего что-либо общее с нашими дрожками, как эластическая подушка с дерюгой... Это я говорю, впрочем, теперь, когда Господь наказал уже меня за излишний патриотизм... А тогда, еще издали - дело другое, тогда мне еще
И дым отечества был сладок и приятен39.
Я помню, что раз, садясь с Боткиным40, садясь в покойные берлинские Droschky, я пожалел об отсутствии в граде Берлине наших пролеток. Боткин пришел в ужас от такого патриотического сожаления - а я внутренно приписал этот ужас аффектированному западничеству, отнес к категории сделанного в их души. Дали же знать мне себя первые пролетки, тащившие меня от милой таможни до Гончарной улицы41, и вообще давали знать себя целую зиму, как Немезида - петербургские пролетки, которые, по верному замечанию Островского, самим небом устроены так, что на них вдвоем можно ездить только с блудницами, обнямшись, — пролетки, так сказать, буколические.
"Zum Rothen Adler!" - велел я везти себя потому, что там мы с Бахметевым42 останавливались en grands seigneurs15* - вследствие чего, т. е. вследствие нашего гран-сеньорства, и взыскали с нас за какой-то чайник из польского серебра, за так называемую Tee-maschine, которой дну мы, заговорившись по русской беспечности, допустили растопиться - двадцать пять
Так и вышло. "Rother Adler", несмотря на мой легкий костюм, принял меня с большим почетом, узнавши сразу одну из русских ворон.
Через пять минут я сидел в чистой, теплой, уютной комнате. Передо мной была Tee-maschine (должно быть, та же, только в исправленном издании) - а через десять минут я затягивался с наслаждением, азартом, неистовством русской спигла-зовской крепкой папироской. Враг всякого комфорта, я только и понимаю комфорт в чаю и в табаке (т. е., если слушать во всем глубокочтимого мною отца Пар-фения, в самом-то диавольском наваждении43).
Никогда не был я так похож на тургеневского Рудина (в эпилоге), как тут. Разбитый, без средств, без цели, без завтра. Одно только - что в душе у меня была глубокая вера в промысл, в то, что есть еще много впереди. А чего?.. Этого я и сам не знал. По-настоящему - ничего не было. На родину ведь я являлся бесполезным человеком - с развитым чувством изящного, с оригинальным, но несколько капризно-оригинальным взглядом на искусство, - с общественными идеалами прежними, т. е. хоть и более выясненными, но рановременными и, во всяком случае, несвоевременными, - с глубоким православным чувством и с страшным скептицизмом в нравственных понятиях, с распущенностью и с неутомимою жаждою жизни!
Окт. 7.
Писать эту исповедь сделалось для меня какою-то горькою отрадою. Продолжаю.
В ученом городе Берлине либеральный книгопродавец Шнейдер дал мне - ни дать ни взять, как бы сделал какой-нибудь Матюшин на Щукине дворе44 - только двадцать талеров под вещи, стоящие вчетверо более.
С двадцатью талерами недалеко уедешь, а ведь кое-как надо было прожить от вторника до субботы45, т. е. до дня отправления Черного (...)46.
Примечания
Печатается по подлиннику: РГБ. Ф. Пог. / II, 9, 35. Л. 9-16 об.
Впервые опубликовано (с ошибочным отнесением к 1858 г., с сокращениями и искажениями): Б Материалы. С. 246-255 (№ 98, с исправлением даты, но с новыми искажениями). Исправления и дополнения: ТГУ 358. С. 342-344 (№ 56). Впервые полностью: Воспоминания П. С. 300-308.
Год устанавливается по содержанию.
Конец письма не сохранился.
1 Полюстрово. - Дачная местность под Петербургом (теперь в черте города).
2 Последнее письмо... из Рима. - Последнее письмо Г. к Погодину из-за границы было написано 11 мая 1858 г. из Флоренции, после возвращения из Рима (№ 213).
3 ... флорентийским попом... - П. П. Травлинский, протоиерей; в 1856-1863 гг. во Флоренции - священник домашней церкви А. Демидова, князя Сан-Донато.
4 ... благородной, серьезной женщиной... (Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем в 28 тт. Письма, т. 3. М.; Л., 1961. С. 203-204).
5 "Derniers mots d'un chretien ortodoxe"... - Имеется в виду брошюра А. С. Хомякова "Encorequelques mots d'un chretien orthodoxe sur les confessions occidentales, a l'occasion de plusieurs publications religieuses, latines et protestantes". Leipzig, 1858. В сочинениях Хомякова на русском языке это заглавие переводилось так: "Еще несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях, по поводу разных сочинений латинских и протестантских о предметах веры". Оттенок полемичности в отзыве Г. связан с тем, что он был не доволен недостаточным разрывом Хомякова с официальной церковью, хотя последняя и не принимала за "свои" религиозные трактаты славянофилов: Хомяков вынужден был свои труды печатать на французском языке в Париже и Лейпциге, так как церковная цензура России их запрещала.
6 Старуха Трубецкая, как истый тип итальянки... - Г. считал, что княгиня Леопольдина Юлия Терезия (Тереза) Трубецкая - итальянка, но она - дочь французского капитана Морена.
7 Князек... - И. Ю. Трубецкой.
8 ... ее женихом... - Сергей Петрович Геркен, в конце письма уже именуемый мужем княжны Анастасии Юрьевны Трубецкой.
9 ... тоску по единственной путной женщине... - Т. е. по Л. Я. Визард.
10 ... университета не будет... она свои дела обделает. - Мать И. Ю. Трубецкого добивалась с помощью юридических ухищрений восстановления прав ее сына на наследственные участки во Флоренции; для этого необходимо было пребывание семьи в Италии, что очень огорчало Г., желавшего обучения его воспитанника в Московском университете.
11 - Генерал-лейтенант артиллерии П. А. Лазарев-Ста-нищев.
12 ... в Светлый день... - Т. е. в Пасху.
13 ... в первый раз я видел ее... - Первый раз Г. был в Генуе в конце июля 1857 г. по пути из Германии во Флоренцию.
14 ... его больше начитанную, чем умную половину... - Княгиня А. А. Трубецкая.
15 ... злобою на Вас... - Г. был глубоко обижен скупостью и общественной ретроградностью Погодина, приведшими к краху "Москвитянина" и его "молодой редакции".
16 ... те... - Имеются в виду западники, круг Т. Н. Грановского, К. Д. Кавелина, Коршей; Г. явно несправедлив в оценке Н. Х. Кетчера и Е. Ф. Корша.
17 ... Кетчеру... дом купили... - Друзья Кетчера собрали около 3000 руб. и купили ему дом в Москве, на 3-й Мещанской ул. (ныне ул. Щепкина). См. об этом: Образы прошлого. М., 1912. С. 320-325; Станкевич А. В. Николай Христофорович Кетчер. Воспоминания. М., 1887.
18 ... до сего дне... - Пс. 118. 91.
19 ... ведь Солдатенкова съели бы... не входя в разбирательство причин... "западники".
20 ... письма, которое дал мне Боткин, на случай его смерти... - О чем идет речь, неясно; возможно, мнительный и в то же время трусливый В. П. Боткин дал в руки Г. какой-то реальный факт своей обиды на западнический кружок, но не желал его скорого разглашения.
21 ... "Квартета" Кушелеву, ... - Г. ранее хлопотал о публикации повести Е. Э. Дриянского "Квартет" в "Библиотеке для чтения" (см. письмо к А. В. Дружинину, написанное после 13 августа 1856 г. - № 154; в нем Г. писал о достоинствах повести), но Дружинин вернул рукопись автору. Позже Г. уже предлагал "Квартет" Погодину для возобновляемого "Москвитянина" (см. письма, написанные около апреля 1857 г. - № 169 и 170), но журнал не возродился. Не исключено, что во время встречи в Италии в марте 1858 г., Г. предложил повесть Дриянского и Г. А. Кушелеву-Безбородко для создаваемого "Русского слова". Однако повесть "Квартет" была опубликована не в "Русском слове", а в "Библиотеке для чтения" (1858. № 9, 10). О сложной истории публикации повести Дриянского си. Летописи, с. 124-125.
22 ... - Жена Г. Лидия Федоровна в самом деле не отличалась благонравным поведением; см. также письмо к Погодину от 16-17 сентября 1861 г. (№ 266).
23 ... на Невском проспекте в особе Милановского... - О встрече с К. С. Милановским см. письмо Г. к отцу от 23 июля 1846 г. (№ 16).
... Гладиатору... - Античная скульптура (неизвестного автора) "Умирающий гладиатор" в Риме (в Капитолийском музее).
25 ... по Bois de Fontainebleau с его теткой. Тетка - Александра Ивановна, жена князя Н. И. Мещерского.
26_ lardin {de) Mabille... Chateau des Flews. - Увеселительные заведения Парижа; были расположены близ Елисейских полей на ул. Монтеня. Согласно путеводителю Бедекера (1867), именно в этих местах бывают самые "знатные" лоретки.
... воровских людей, клевретов Сигизмунда... - Так Г. обобщенно называл деятелей радикальной журналистики, усматривая в них "западничество", отсутствие национальных корней.
28 ... тушинцам... "тушинского вора", Лжедмитрия II; так Г. именовал радикалов, особенно - сотрудников "Современника".
29 ... облевать родную мать... "Темного царства". - Речь идет о Н. А. Добролюбове и о его статье "Луч света в темном царстве".
30 ... - Т. е. А. И. Герцен. Имеется в виду его статья "Very dangerous!!!" (Колокол. 1859. 1 июня), где Герцен оспаривал некоторые положения статей Н. А. Добролюбова (прежде всего - насмешку над "лишними людьми", которых Герцен оправдывал в качестве жертв николаевского режима; затем - издевку над "обличительной" литературой, в которой Добролюбов усматривал либеральную беззубость, робость, а Герцен - ростки настоящей критики).
31 ... статей "Темное царство"!.. - Речь идет о двух частях статьи Н. А. Добролюбова "Темное царство".
... на своей квартире. - В начале 1858 г. Г. рассорился с княгиней Трубецкой, требовавшей от учителя соблюдения домашнего режима (возвращаться домой не позже 10 часов вечера), и переехал на частную квартиру (см. письмо к Погодину от 9 февраля 1858 г. - № 207). См. примеч. 8 к письму Погодину от 7-10 марта 1858 г. (№ 208).
33 ... великим банкиром...
34 ... известные издания... - Т. е. лондонские издания Герцена.
35 ... - Имеется в виду Николай Алексеевич Орлов, сын известного николаевского вельможи, только что женившийся на дочери Н. И. Трубецкого княжне Екатерине Николаевне. О нем и его женитьбе см.: Феоктистов Е. М. За кулисами политики и литературы, 1848-1896. Л., 1929. С. 48-59.
36 — Имеется в виду не Н. А. Орлов, а его тесть — князь Н. И. Трубецкой, католик.
37 ... "чадами кабаков и б**"... — Так в оригинале.
... добрый приятель... - Я. П. Полонский (см. его письмо к Фету от ноября 1889 г. - Материалы. С. 340).
И дым отечества был сладок и приятен. - Неточная цитата из комедии Грибоедова "Горе от ума" (д. 1, явл. 7).
40 ... с Боткиным... — Встреча могла состояться на пути Г. из Парижа в Россию: В. П. Боткин находился в Берлине по крайней мере с 19 по 22 сентября 1858 г. (н. ст.), а затем через Штеттин, морем, прибыл в Петербург (возможно, Г. и Боткин вернулись на родину вместе). См. Егоров Б. Ф. В. П. Боткин - литератор и критик. Статья 1 (Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. 1963. Вып. 139. С. 23).
41 ... до В Петербурге.
42 ... мы с Бахметевым... - Речь идет о Павле Александровиче Бахметеве, известном радикале, прототипе образа Рахметова в романе Чернышевского "Что делать?". Встреча Г. с Бахметевым могла состояться в третьей декаде июля 1857 г.: Г. отправился из Петербурга в Италию 13 июля по маршруту Кронштадт — Штеттин — Берлин — Прага - Венеция - Ливорно. О Бахметеве см.: "Особенный человек" П. А. Бахметев (Русская литература. 1963. № 1. С. 173-177); Эйдельман Н. Я. Павел Александрович Бахметев. (Одна из загадок русского революционного движения) // Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М., 1965. С. 387-398). Бахметев ехал в Лондон к А. И. Герцену.
43 ... — Книга отца Парфения "Сказание о странствии и путешествии по России, Молдавии, Турции и Святой земле". Ч. 1—4. М., 1856. В ней содержится нравоучение отца Серафима Саровского: "... Винное питие и табак употреблять отнюдь никому не позволяй; даже, сколько возможно, удерживай и от чаю" (ч. 1, с. 193). Книга была популярна в кругу Г.
44 ... на Щукине дворе... -Дешевый рынок в Петербурге, находился недалеко от Сенного рынка.
С двадцатью талерами... до субботы.... — О некоторых подробностях берлинской жизни Г. в 1858 г. см. его статьи: "Беседы с Иваном Ивановичем о современной нашей словесности и о многих других вызывающих на размышление предметах" (Сын отечества. 1860. № 6, 7; Воспоминания I. С. 308-312) и "Стихотворения Н. Некрасова" (Время. 1862. № 7; Литературная критика. М., 1967. С. 475-477).
46 ... до дня отправления Черного (...) — По сведениям "СПб. ведомостей", 7 октября 1858 г. (вторник) в Кронштадт из Штеттина прибыл почтовый пароход "Прусский орел", шедший 4 суток; среди приехавших - коллежский асессор Григорьев (№221. 10 октября. С. 1288; № 223. 12 октября. С. 1301); вероятно, это и был Г.; тогда "суббота", день его отправления из Штеттина, - 4 октября ст. стиля.
(фр.).
2* Собору (мт.), т. е. по соборной площади.
3* Геную («т.).
4* Вместо: было Boulogne
5* Лесу Фонтенебло (фр).
6* что этот человек бесконечно остроумный: он никогда не истощается (фр).
(фр.).
8* дорогую Италию, край блаженный" (ит.).
9* и соучастников
10* что католицизм и свобода (фр.).
11* Провансальских братии (фр.).
12* Денег стало только до Берлина. В Берлине я написал к Кушелеву о высылке мне денег и там пробыл три недели, в продолжение которых Берлин мне положительно ога-дился.
13* Далее вычеркнуто: Ночи
14* «К отелю "Ротер Адлер" (Красному орлу) - на Курштрассе» (нем.).
15 важными господами (фр).