V
ЛИТЕРАТУРНЫЕ СТРЕМЛЕНИЯ НАЧАЛА ТРИДЦАТЫХ ГОДОВ
Не "скандала единого ради", конечно, написал я предшествующую главу, хотя она, по собственному моему сознанию, и вышла крайне скандальна.
Мне хотелось сколько-нибудь наглядно "в утешение современникам и назидание потомкам" изобразить в общих чертах силу и влияние трансцендентализма на людей моего поколения, чтобы несколько пояснить его силу же и влияние на поколение, нам предшествовавшее.
Мне хотелось вместе с тем сколь возможно искренне изложить свои верования в отношении к тому, что я привык называть веяниями жизни, изложить прямо и смело, пожалуй, на потеху и глумление наших позитивистов или нигилистов.
Да! исторически живем не "мы как индивидуумы", но живут "веяния", которых мы, индивидуумы, являемся более или менее значительными представителями... Отсюда яркий до очевидности параллелизм событий в различных сферах мировой жизни - странные, таинственные совпадения создания Дон-Кихота и Гамлета, {1} революционных стремлений и творчества Бетховена {2} и проч. и проч... Отсюда солидарность известных идей, мировая преемственная связь их, и мало ли что отсюда такого, друг Горацио,
О чем не смеет грезить ваша мудрость {3}
и что она отвергает только потому, что не наловила достаточно хвостиков и по ним не добралась до общего хвоста...
Сила в том, что трансцендентализм был силой, был веянием, уносившим за собою все, что только способно было мыслить во дни оны. Все то, что только способно было чувствовать, уносило другое веяние, которое за недостатком другого слова надобно назвать романтизмом. В сущности то и другое - трансцендентализм и романтизм - были две стороны одного и того же. Об этом, впрочем, рассуждал и писал я так много, {4} что если бы принялся рассуждать еще раз, то неминуемо должен был бы впасть в повторение.
Потому для того, чтобы уяснить моим читателям сущность романтического веяния, я избираю путь повествования вместо пути рассуждения.
Перенесемтесь в конец двадцатых и в начало тридцатых годов. На сцене перед нами, во-первых, великая и вполне уже почти очерченная физиономия первого цельного выразителя нашей сущности, Пушкина. Он дозрел уже до "Полтавы" - в его портфеле уже лежит, как он (по преданиям) говорил, "сто тысяч и бессмертие", т. е. "комедия о Борисе Годунове и Гришке Отрепьеве", но еще чисто романтическим ореолом озарен его лик, еще Байрона видит в нем молодежь, еще он не улыбался добродушною и вместе саркастическою улыбкою Ивана Петровича Белкина, "не повествовал с карамзинской торжественностью" и вместе с необычайно метким тактом действительности об исторических судьбах обитателей села Горохина, {5} не вглядывался глубоко симпатично в жизнь какого-нибудь станционного смотрителя. Он идол молодого поколения, но в сущности молодое поколение видит его не таким, каков он на самом деле, ждет от него не того, что он сам дать намерен. Если б оно обладало даром предведения, это тогдашнее молодое поколение, оно с ужасом отступило бы от своего идола. Оно прощает ему комический рассказ о графе Нулине, даже готово в этом первом простом изображении нашей действительности видеть романтическое, но оно не простит ему повестей Белкина...
У тогдашнего молодого поколения есть предводитель, есть живой орган, на лету подхватывающий жадно все, что носится в воздухе, даровитый до гениальности самоучка, легко усвояющий, ясно и страстно передающий все веяния жизни, увлекающийся сам и увлекающий за собою других... "купчишка Полевой", как с пеной у рту зовут его, с одной стороны, бессильные старцы, а с другой - литературные аристократы.
Потому есть и те и другие. Еще здравствуют и даже издают свои журналы и поколение, воспитавшееся на выспренних одах - старцы в котурнах, и поколение, пропитанное насквозь "Бедной Лизой" Карамзина, старцы "в бланжевых чулочках", {6} которые после "Бедной Лизы" переварили только разве "Людмилу" Жуковского и, как председатель палаты в "Мертвых душах", читают ее с зажмуренными глазами и с особенным ударением на слове: чу! {7} У них не только купчишка Полевой, но даже профессор Мерзляков считается, по крайней мере у первых, еретиком за критические разборы Сумарокова, Хераскова и Озерова... Для них опять-таки, в особенности для первых, нет иной литературы, кроме литературы "выдуманных сочинений"; между ними самими, т. е. между дрянными котурнами и полинявшими бланжевыми чулками, идет смертельная война за Карамзина, предмета ужаса для учеников и последователей автора книги "О старом и новом слоге", кумира для бланжевых чулков, {8} доходящих в лице Иванчина-Пнсарева до идолопоклонства самого омерзительного. {9}
Есть и аристократы литературные, {10} группирующиеся около Жуковского и Пушкина. Они образованны, как европейцы, ленивы, как русские баричи, щепетильно опрятны в литературных вкусах, как какая-нибудь английская мисс, что не мешает им, впрочем, писать стихи большею частию соблазнительного содержания и знать наизусть "Опасного соседа" В. Л. Пушкина... Есть, наконец, еще кружок врагов Полевого, кружок, образовавшийся из молодых ученых, как Погодин и Шевырев, из выделившихся по серьезности закваски аристократов, как Хомяков, тогда еще только поэт, и Киреевский. Эта немногочисленная кучка, выступившая на поприще деятельности блистательною статьею И. В. Киреевского {11} в альманахе "Денница" и сосредоточившаяся в "Московском вестнике", тяготея по преимуществу к Пушкину и отчасти к Жуковскому, связана с кругом аристократов литературных, но находится в самых неопределенных отношениях к старцам-котурнам и старцам-бланжевым чулкам: почтение к преданиям связывает ее с ними, культ Пушкина разъединяет. Но зато в одном она с ними вполне сходится - во вражде к Полевому. Аристократы литературные и сам Пушкин держатся в стороне от этой борьбы. {12} Даже стихотворения Пушкина и его друзей появляются временами в плебейском "Телеграфе", но старцы и уединенный кружок свирепствуют.
Нельзя было бы ничего неприличнее, с нашей теперешней точки зрения, вообразить себе той статьи, которой разразился против "Истории русского народа" редактор "Московского вестника", {13} если бы еще неприличнее не были статьи против нее в старческом "Вестнике Европы". {14}
Повторяю, что с нашей теперешней точки зрения все эти вражды и беснования литературные - дело непонятное. Еще непонятнее оно будет с знанием личностей деятелей... Автор "Истории русского народа" был Полевой; редактор "Московского вестника" - Погодин.
Шашки представляются вовсе не в нормальном порядке лет за тридцать назад. Из-за чего враждовалось до пены у рту?.. Купец Полевой, отзывчивый на все веяния современной ему жизни, был, однако, вовсе не западник, а вполне и в высшей степени русский человек и менее всего отрицатель идей народности. С другой стороны, Погодин был всегда демократ до конца ногтей - и что было делить ему с другим демократом, Полевым? {15}
Да, вот так это нам теперь кажется, что нечего было делить. В течение тридцати лет шашки несколько раз смешивались и переменяли места, и много перестановок тут было для установки сколько-нибудь правильных их взаимных отношений.
Теперь нам легко произносить суд над тем или другим деятелем, равно легко и смеяться над посвящением "Истории русского народа" Нибуру, {16} который, конечно, не мог ее прочесть, и смеяться, с другой стороны, над культом, который совершаем был Карамзину его последователями, людьми жизненно, сердечно и душевно пережившими "веяние" карамзинской эпохи и след этого веяния сохранившими на себе многие десятки лет: так, значит, оно было сильно...
Ведь и Полевой, несмотря на свою последующую, несчастную и обстоятельствами вынужденную драматическую деятельность, {17} и Погодин, несмотря на увлечения его страстной и неразборчивой насчет средств выражения природы, - борцы честного, высокого дела, борцы, которым много простится, ибо "они много любили"... Ни тот, ни другой не были виноваты в том, что, захваченные разными "веяниями", они враждебно стояли друг против друга, равно как не виноваты были в том же впоследствии славянофильство и Белинский.
тогда большей части молодого поколения людьми отсталыми. Что за дело, что передовой скоро "сбрендил" до непонимания высшей сферы пушкинского развития {18} и что отсталые шли неуклонно вперед и выродились наконец в явно торжествующее во множестве пунктов славянофильство... Факты, повторяю я, представляются за тридцать лет в вышеизложенном положении, и такое их положение мы должны взять за исходный пункт, если хотим как следует понять ту бывалую пору.
Да вот! Я недаром, например, упомянул о таких памятниках известных литературных эпох, в которых они, т. е. эпохи-то, являются перед наблюдателем нараспашку, как с постели встали.
В "Телеграфе" 30-го года, именно в томе 35-ом (я нарочно сверился в Публичной библиотеке, только забыл записать страницу), вы, просматривая отдел смеси, встретитесь с статьями о театре, подписанными буквами В. У., и сами натолкнетесь невольно на большую сравнительно с другими статьями статью - о мольеровском "Скупом" {19} в русском переводе и в русской сценической постановке... Если вы не будете читать между строками, вы ничего не поймете в этой бойко, умно и с ужасным азартом написанной статье. Продергивается в ней, и притом совершенно нещадно - до цинизма современных нам "абличительных" изданий, {20} - какой-то барин, член всех возможных клубов, неизменный партнер вистов и бостонов, имеющий знакомство в кругу литературной и литературно-официальной знати, а между прочим, из дилетантизма и от нечего делать удостаивающийся заниматься театром и литературой вообще и даже весьма исполненный претензий в этом деле, придающий себе и своим занятиям немалое значение. Затем разбирается перевод мольеровского "Скупого" до придирчивости бранно и до брани придирчиво. И для не посвященного в литературные мистерии той поры очевидны два факта: 1) что "продергиваемый" барин и есть именно самый-то переводчик "Скупого" и 2) что азартно-желчная, кровавая статья - результат долгой, упорной, и глухой, и явной борьбы между партиями.
Чтобы разом показать вам, в чем дело, в чем суть статьи, я только назову вам имена автора азартной статьи и переводчика "Скупого" - да отошлю вас за справкою к одной весьма легко приобретаемой книге.
Переводчик мольеровского "Скупого" - С. Т. Аксаков. Фельетонист "Телеграфа" - В. А. Ушаков. Книга, к которой я отсылаю вас - "Собрание разных театральных и литературных воспоминаний" Аксакова. {21}
Василья Аполлоновича Ушакова, написавшего одну только замечательную, да и то в ту пору "замечательную" вещь, повестушку "Киргиз-Кайсак", {22} вы, если вы пятикнижник, совсем не знаете, да и, пожалуй, погордитесь сейчас же таким незнанием; если же вы - ни рыба ни мясо, т. е. ни мы, люди бывалой поры, ни люди новейшего пятикнижия, то имя это припоминаете смутно, вместе с серовато-грязноватой оберткой какого-либо учебника российской словесности времен минувших - ну, хоть милого учебника г. Георгиевского, {23} что ли, восторгающегося равно и "Борисом" Пушкина и "Тассом" г. Кукольника, - учебника чрезвычайно назидательного, как факт победы, совершенной понятиями романтической эпохи тридцатых годов, учебника, который совместил изумительно и самые застарелые основы эстетических учений "симандры" {24} и критические взгляды Полевого - и даже подчас целиком вносил на свои страницы свист Сенковского-Брамбеуса... {25}
И потому я прежде всего обязан сказать вам, что Василий Аполлоноеич Ушаков, кроме того, что написал наделавшего в свое время немало шуму "Киргиз-Кайсака", писал постоянно театральные фельетоны в "Телеграфе", еще больше чем "Киргиз" делавшие шум в литературном кружке, - был человек чрезвычайно многосторонне образованный и остроумный...
И вот, право, не знаю, как мне лучше взяться, чтобы показать вам весьма странные позиции шашек на тогдашних квадратиках литературной арены. Всего лучше - ex abrupto {сразу, внезапно (лат.).} показать вам конечные, последующие позиции их.
Василий Аполлонович Ушаков написал впоследствии "Кота Бурмосека", вещь далеко более бездарную, чем изделия Федота Кузмичева, Сигова и иных промышленников московского толкучего рынка. Да, кроме того, он в "Библиотеке для чтения" - уже в ту пору ее упадка, когда Надеждин в "Телескопе" и Шевырев в "Наблюдателе" разбили мгновенный кумир петербургской молодежи - Брамбеуса, {26} - написал вещь весьма гнусную под названием "Висяша", {27} нечто вроде бездарного и совершенно бестолкового доноса на безнравственность эстетических учений, которых пламенную проповедь только что начинал в "Молве" под названием "Литературных мечтаний" - великий борец, Виссарион Белинский.
Сергей Тимофеевич Аксаков кончал свое поприще - авось-либо вы хотя это знаете - высокой эпопеей о Степане Багрове, Записками об охоте, уженье, детских годах, в которых во всех являлся великим и простым поэтом природы, и умирающею рукою писал гимн освобождения от векового крепостного рабства {28} - великого народа, любимого им всеми силами его широкой, святой и простой души.
И сделайте вы божескую милость, не торопитесь вы, люди вчерашнего и люди нынешнего дня, произносить осуждение над Васильем Аполлоновичем Ушаковым - и, главное, не подумайте вы, пожалуйста, чтобы из личной вражды к Сергею Тимофеевичу Аксакову или из литературной зависти писал он эту азартную статью, - а прочтите, с одной стороны, литературные воспоминания Аксакова да припомните хоть даже в общих чертах, по учебнику, деятельность купца Николая Полевого, значение московского "Телеграфа" и тому подобное.
Ведь поражающею пустотою содержания жизни веет от литературных воспоминаний С. Т. Аксакова - и веет именно потому, что эта книга и глубоко искренняя, как все, что ни писал он, и искренно талантливая, переносящая вас совсем в тот мир, который она изображает... Что за мелкие интересы с огромными претензиями на литературное аристократство! думаете вы, да и я, человек той поры, думаю заодно с вами, читая о время ли препровождениях князя Шаховского, Загоскина, самого Аксакова, Писарева, Кокошкина в подмосковной этого последнего, тогда директора московского театра, о литературно ли театральных стремлениях тогдашних всех этих весьма достойных уважения людей! Огромное место, например, в воспоминаниях С. Т. Аксакова занимает покойный водевилист Писарев. Может быть, он и был талантливый человек по натуре, да ведь талант-то свой употреблял он ровно на такой же вздор, на какой в наши дни употребляют свою бездарность гг. Родиславские, Дьяченки, авторы водевилей с переодеванием. Может быть, и даже не может быть, а наверно, ибо мы нравственно обязаны верить всегда честному повествователю, - это была натура раздражительно страстная и тонкая, и страстность рано скосила ее; да ведь вы посмотрите, однако, на что эта страстность пошла! Человек жизнь и душу полагает в театральные кулисы, не в искусство драматическое, а просто-напросто в кулисы. Не в том беда, что он от хорошенькой дуры с ума сойдет и что она вгоняет его в чахотку, - этакой грех со всяким порядочным человеком случиться может, а то, что он тлетворным воздухом театральных кулис пропитался насквозь, как разве только г. Родиславский или иные деятели драматургии российской пропитываться могут; что он мишуру театральных облачений, как самую мишуру, белила и румяна, как белила и румяна an sich {сами по себе (нем.).} любит. Та беда, что раздражается-то он, нервно раздражительный человек, преимущественно за актеров или за свои пошлые изделия, что громит-то он своими остроумными куплетами популярного журналиста-купчишку с совершенно мелочными взглядами на жизнь и дело искусства - с самых низменных точек.
Припомните вы, что в это время популярный купчишка-публицист, еще не автор "Комедии о войне Федосьи Сидоровны с китайцами", "Параши Сибирячки", "Ермака" {29} и прочего, а жадный и смелый ловец всех новых веяний жизни, зоркий сторож прогресса, громитель всяческой рутины, уже автор рассказа "Симеон Кирдяпа", этого смелого по тому времени протеста за удельных и уделыцину, еще с большей энергиею выражающегося скоро после, в романе "Клятва при гробе Господнем", автор "Истории русского народа", которая, уж там что хотите говорите, имеет важное, даже и положительное во многих отношениях значение. Об отрицательном я уж и говорить не считаю нужным: она была началом исторических отрыжек местностей, национальностей, толков, попранных Карамзиным во славу его абсолютной государственной идеи. Я нарочно беру эти стороны деятельности Полевого, чтобы показать, что ведь это не западник был, а народный человек, знавший народ не менее Погодина и значительно больше, чем знали его, не говорю уже князь Шаховской или Писарев с Кокошкиным, но Загоскин и, может быть, в ту пору сам Аксаков. Ведь года через три потом, например, является "Двумужница", аки бы народная драма князя Шаховского, и популярный купчишка меткой, злой и талантливейшей пародией (которую вы можете прочесть тоже в нередкой книжке, в его "очерках" литературы) {30} разбивает в прах ее дюкре-дюменилевскую народность, {31} разбивает безжалостно, не обращая внимания на то, что она, эта драма, впервые, хоть и лубочным способом, затронула живые, до того нетронутые никем стороны народной жизни, разбивает во имя идеала, во имя той же самой, только несравненно шире понимаемой им народности. Ведь еще несколько лет, и этот чуткий публицист смело восстает на "Руку всевышнего", {32} во имя того же своего идеала.
Я вам говорю, что Полевой вовсе не западник и оттого-то понимание позиции шашек становится еще запутаннее. Какой это западник, который дорожит, как святынею, всякою старою грамотою, всякою песнию народа, печатая их в своем "Телеграфе", который в одном из фельетонов своего журнала показывает, например, Москву {33} заезжему приятелю с фанатической любовью, с полным историческим знанием?
культ Шекспиру, Данту и прочее... переводы Гофмана, разборы всего нового в юной французской словесности, смелое благоговение перед Гюго, наконец, возможные толки о государственных устройствах цивилизованных народов и посильные, положим, хоть и по Кузену, толки о Канте, Фихте, Шеллинге и Гегеле; перехват всякой новой живой мысли, сочувствие всякому новому явлению в жизни и искусстве, азартное увлечение всяким новым мировым веянием - вот что такое "Телеграф". Мудрено ли, что им увлекалось все молодое и свежее, сначала как дельное, так и не совсем дельное молодое и свежее. Потом дельное отошло... но об этом после. Я беру шашки в известную, данную минуту.
Что же этому, во всяком случае и прежде всего живому направлению, противупоставляли его ожесточенные враги?.. Старцы - оды Державина, поэмы Хераскова и творения Максима Невзорова. Популярный вождь благоговел, даже излишне благоговел перед "потомком Багрима", написал даже впоследствии к щукинскому изданию сочинений певца Фелицы довольно ерундистую статью, {34} а над Херасковым тешился уже Мерзляков, {35} а от "нравственности Максима Невзорова" претило молодое поколение... Бланжевые чулки возились с "Бедной Лизой" и "Натальей боярской дочерью", но, во-первых, молодому поколению было уже очень хорошо известно, что самый "Лизин пруд" за Симоновым вовсе не Лизин пруд, а Лисий пруд, а потом, какое ему было дело до "Бедной Лизы", когда оно жадно упивалось в "Телеграфе" повестями модного писателя Марлинского, окруженного в его глазах двойною ореолою - таланта и трагической участи. {36} Какое дело было ему до "стонов сизого голубка", {37} воспеваемых его высокопревосходительством И. И. Дмитриевым, {38} когда чуть что не каждую неделю "Московские ведомости" печатали в объявлениях о выходящих книгах объявления о новых поэмах Пушкина или Баратынского, об разных альманахах, где появлялись опять-таки эти же славные или и менее славные, но все-таки любимые молодежью имена. Разумеется, что уж не только на "Северные цветы" накидывалась она, тогдашняя молодежь, не только что старую "Полярную звезду" переписывала в свои заветные тетрадки, но всякую новую падаль, вроде "Цефея", "Венка", или, как сшутил сам издатель в предисловии, "Веника граций", {39} пожирала. И понятное совершенно дело. В каком-нибудь несчастном "Венике" она встречала один из прелестных рассказов Томаса Мура в "Лалла Рук", "Покровенный пророк Хорасана", какой-нибудь перевод, разумеется посильный, из Гете и Шиллера, или из Ламартина и Гюго... Не "Россиадами" и альманашники потчевали.
А старцы-котурны и старцы бланжевые горячились, из себя вон выходили и в "Вестнике Европы", и в нежной "Галатее", и еще более нежном "Дамском журнале" князя Шаликова, и, разумеется, как всегда со старцами испокон века бывало, проигрывали свое дело...
Что, наконец, мог противупоставить живому направлению "Телеграфа" и тесный кружок Аксакова и солидарный с ним во многом, но более обширный кружок, столпившийся в "Московском вестнике"?.. Правда, этот последний кружок не восставал против великого явления в литературе, против Пушкина, был в связи с сателлитами блестящей планеты, {40} но ведь не перещеголял же он "Телеграф" в поклонении общему идолу и в других отношениях; в своей ожесточенной вражде и борьбе с Полевым он старался, напротив, перещеголять старцев в котурнах и самый "Вестник Европы" площадным цинизмом статей об "Истории русского народа".
"Московский вестник" страдал изначала той несчастной солидарностью с старым хламом и старыми тряпками, которая впоследствии подрезывала все побеги жизни в "Москвитянине" пятидесятых годов... Напишешь, бывало, статью о современной литературе, ну, положим, хоть о лирических поэтах - и вдруг к изумлению и ужасу видишь, что в нее к именам Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Хомякова, Огарева, Фета, Полонского, Мея втесались в соседство имена графини Ростопчиной, г-жи Каролины Павловой, г. М. Дмитриева, г. Федорова... и - о ужас! - Авдотьи Глинки! {41} Видишь - и глазам своим не веришь! Кажется - и последнюю корректуру и сверстку даже прочел, а вдруг, точно по манию волшебного жезла, явились в печати незваные гости! Или следит, бывало, следит, зорко и подозрительно следит молодая редакция, чтобы какая-нибудь элегия г. М. Дмитриева или какой-нибудь старческий грех какого-либо другого столь же знаменитого литератора не проскочил в нумер журнала... Чуть немного поослаблен надзор, и г. М. Дмитриев налицо, и г-жа К. Павлова что-либо соорудила, и, наконец, к крайнейшему отчаянию молодой редакции, на видном-то самом месте нумера какая-нибудь инквизиторская статья г. Стурдзы {42} красуется, или какая-нибудь прошлогодняя повесть г. Кулжинского {43} литературный отдел украшает! И это - в пятидесятые года, все равно как в тридцатые.
Муравьевым и прочими витязями, а в тридцатые годы ничего этого не было. Была только глубокая, даже по всякому времени, не то что только по тогдашнему, статья о литературе И. В. Киреевского, напечатанная в "Деннице", два-три стихотворения Хомякова, {44} две-три оригинально-талантливых, хотя по обычаю неопрятных, повестей Погодина, {45} его да шевыревская профессорская более или менее замкнутая в пределах аудитории деятельность, и только Аксаков, единственный полный художник, который вышел из этого кружка, занимался тогда решительно вздором. Другой, хоть и ограниченный, но действительно даровитый человек, принадлежавший даже и не к кружку "Московского вестника", а к тесно театральному, солидарный притом всю жизнь с мракобесами, с петербургским славянофильством, {46} происшедшим от весьма, впрочем, почтенного человека, адмирала Шишкова, - Загоскин, еще не издал своего "Юрия Милославского", а был известен только как писатель комедий, принадлежавших к отвергаемому, и по справедливости отвергаемому молодежью, роду выдуманных сочинений.
Да и после появления пресловутого "Юрия Милославского" - разве в самом деле произошел какой-либо переворот в литературных понятиях? Полевой отдал справедливость даровитой по тогдашнему времени попытке исторического романа {47} - даже, с теперешней точки зрения, отнесся к нему без надлежащей строгости. Между тем сам он в ту пору своим пониманием народа и его истории стоял несравненно выше, чем первый русский романист, и молодежью это очень хорошо чувствовалось. Ведь Полевой только что впоследствии, да и то искусственно, дошел в своих драмах до той квасной кислоты и нравственной сладости, которая господствует в романах Загоскина вообще. В ту же пору, в пору тридцатых годов, он стоял высоко.
Читали ли вы, люди позднейшего поколения, его литературную исповедь, {48} которую предпослал он своей книге "Очерки русской литературы"? Еще не очень давно, года два назад, я перечитывал ее - и чувство симпатии до умиления к этой даровитой, жадной света личности, всем обязанной самой себе, - притекало в мою душу - и чрезвычайно омерзительною представлялась мне знаменитая пародия на Жуковского "Светлану", {49} сочиненная одним из бездарных, но весьма солидных старцев, в которой Полевой перед каким-то трибуналом (без трибуналов старцам не живется) {50} обвиняется, между прочим, в том, что
... известно миру,
Как он в Курске еще был
Как он друга своего
Уходил ста за три,
Анатомили его
На Большом театре,
У газетчика живет
Он на содержанья.
Не говорю уж я о том, что анатомил Гамлета на Большом театре величайший сценический гений русской сцены, т. е. Мочалов, и что Полевой своим поэтическим и единственно возможным для русской нашей сцены переводом Гамлета так уходил своего старого друга, что Гамлет разошелся чуть что не на пословицы. Это еще ничего, потому что о вкусах не спорят; но ругаться над человеком, который долго, честно, жарко боролся и силою совершенно внешних обстоятельств вынужден был круто поворотить с одной дороги на другую, вынужден для спасения семьи от голода и за неимением собственного журнального органа работать у Сенковского, ругаться вместо того, чтобы сожалеть о слабости характера даровитого литературного деятеля, достойно только тех старцев, которые, навязывая свою солидарность народному направлению, как ржавчина подъедали чистоту задач "Московского вестника" и "Москвитянина"... {51} ("Русскую беседу", также и "День" не удалось им опозорить этою солидарностью - и слава богу!).
О старцы, старцы! Прошло уже много лет с тех пор, как мы, т. е. кружок, во главе которого стояли Погодин и Островский, несли со всем пылом ~и энергией молодости, с ее весельем и свежестью лучшие силы, лучшие соки жизни на служение национальному направлению и не могли, однако, поднять наш журнальный орган, именно потому только, что глава редакции, Погодин, не мог отречься от губительных солидарностей; прошло уже около десяти лет после этого, но без приливов желчи я и теперь еще не могу вспомнить о наших тщетных, хоть и жарких усилиях...
Вот также книжка, например, "Московские элегии" г. М. Дмитриева. {52} Маленькая, но назидательная, я вам скажу, книжка, способная самого истого москвича, если только в нем мало настоящей московской закваски, довести до полнейшего остервенения на такую Москву, какая является идеалом для "маститого", говоря высоким тоном, певца; книжка, которая, если паче чаяния одна только вместе с нашими обличительными изданиями уцелеет для отдаленного потомства, способна оправдать даже хамскую ненависть к почве и Москве какой-нибудь "Абличительной головешки", {53} как "Назидательная головешка" {54} г. Аскоченского, если тоже она одна уцелеет, способна оправдать наших бюхнерчиков и молешотиков. {55} Большей инфамии {56} наложить на Москву, как наложили эти поэтические досуги, невозможно: враг самый заклятый ничего такого не выдумает... Это не добродушные рассказы Фамусова-Загоскина о прелестях старого дворянского житья, с массой верных рабов, не комические наслаждения гаерством шутов и шутих, не наивные восторги, которые сами же себя и обличают... нет! это Фамусов, дошедший до лирического упоения, до гордости, до помешательства на весьма странном пункте, на том именно, что Аркадия единственно возможна под двумя формулами, барства, с одной, и назойства, {57} с другой стороны, это Фамусов, явно и по рефлексии презирающий народ и в купечестве и в сельском свободном сословии, Фамусов-идеалист, которому совершенно бесстыдно жаль, что для изображения зефиров и амуров не свозят на многих фурах
От матерей, отцов отторженных детей,
и который в Москве старой видит идеал барского города... в великой, исторической, народной Москве, свободно растительно расстилавшейся в течение столетий своими "слободами", замыкаемой тщетно стенами то белого, то земляного города и рвавшейся в ширь беспредельную... Людям и не с таким узким идеалом народности, а все "старцы" тридцатых годов, старцы ли с котурнами или старцы в бланжевых чулках, именно такой только идеал в душе носили, было не под силу бороться с популярным купчишкой... Даже и серьезные, народные люди кружка "Московского вестника" не могли с ним бороться, потому что сами в сущности не знали, за что с ним борются. Они тянули к преданиям, к истории, к народу, да ведь и он по сердцу тянул туда же, только они не отличали преданий народа от преданий старцев и заявляли свою солидарность с ними, чего он,
Отродие купечества,
не мог с ними разделять, ибо предания старцев он, демократ по рождению и духу, ненавидел так же сильно, как ненавидел их кровный аристократ Грибоедов.
За него было все, всякая новая европейская мысль, которую сообщал он тотчас же, схватывая ее на лету, читателям; каждое веяние жизни современной, да и само правильное чувство национальности. Этому чувству надобно было на время отнестись совершенно отрицательно к художественной постройке нашего исторического быта Карамзиным по одной, абсолютно-государственной идее - и Полевой явился в своей истории и в своих романах представителем этой отрицательной потребности: он начал работу, которая еще до сих пор не кончена, да еще и не скоро кончится.
Могли ли язвить его тогда и ругательства двух "Вестников", {59} и эпиграммы г. М. Дмитриева, {60} и водевильные куплеты Писарева. {61} Все это было тогда несравненно ниже его уровня.
Понятное дело, что люди впечатлительные, как В. А. Ушаков, я опять возвращаюсь к факту, с которого начал, были на его стороне, были совсем его сеидами, с азартом накидывались на все ему и им враждебное, и каково ни будь, например, мое и ваше глубокое уважение к покойному Аксакову, но фельетон Ушакова перестает возмущать ваше чувство... Ведь даже в менее крупных вопросах, чем те, которых я коснулся, изображая общее настройство эпохи, Полевой и его направление расходились постоянно с своими противниками.
развития, не просто как имя сценического художника, осуществителя образов, данных литературою, а как имя представителя веяния, творца образов самостоятельного, поэта, который был в своем творчестве цельнее и выше своих драматургов. Я говорю конечно о Мочалове, но не с тем, чтобы о нем повести речь... Место ему, как одному из великих воспитателей всего нашего поколения, в дальнейшем течении моих записок. Здесь я коснусь только отношения к этой гениальной силе того и другого лагеря. Аксаков, например, как сам художник, Загоскин, как даровитый и впечатлительный русский человек, князь Шаховской и Кокошкин, как большие знатоки и любители театра, конечно, одни, как Аксаков, и понимали и чувствовали, другие только чувствовали - что это за сила самобытная и могучая, но или все, кроме, впрочем, женственно восприимчивого Загоскина, не брали его таким, каким бог его создал, хотели от него чего-то условного в художестве, чего-то условного и в жизни, не мирились с его беспутством, возмущались его плебейством и прочая. Взять его таким, каким он был, Предоставлено было только Полевому, короновавшему его ролью Гамлета, да Белинскому, разъяснившему этого оригинального мочаловского Гамлета. Но обо всем объясним после.
Я рассказал вам, мой читатель (на читательниц в отношении этих глав я плохо рассчитываю и полагаю, что так называемые серьезные из них находят теперь более вкуса в анатомических, чем в исторических, Диссертациях),62 положение литературных шашек в избранную мною минуту.
Но вы не торопитесь, пожалуйста, совсем становиться на стороне не только что фельетониста Ушакова против С. Т. Аксакова и его кружка, но даже и на стороне Полевого против старцев и "Московского вестника". Вы всё помните, всё держите, пожалуйста, в голове пословицу: девять раз примерь и в десятый отрежь, и всё имейте в виду концы, а именно:
1) Что В. А. Ушаков кончит "Висяшей".
2) Что Полевой напишет "Парашу", "Ермака" и проч.
отпадшими ханствами {63} и проч. или не то поморскими, не то просто поморными галлюцинациями русских историков "Искры". {64}
Вот вы это всё имейте в виду, и так как процесс литературных стремлений есть процесс органический, то поприсмотритесь еще к данной минуте и посмотрим, нет ли уже в ней самой зачатков плана разложения.
Есть, и есть несомненно. Я говорил до сих пор "по волку", стоит только начать {65} говорить "против волка". {66}
Полевой и его направление действительно отражали в себе, как в зеркале, все современные веяния, но отражали безразлично, поверхностно, почти что бессознательно. Молодежь, воспитываемая этими бессознательно отраженными направлениями, делилась на две части: одну - меньшую, которая шла в глубь дела, принимала веяния всурьез, переводила их в жизнь и скоро ощущала страшное неудовлетворение поверхностным отражением, а другую, конечно многочисленнейшую, которая совершенно довольствовалась верхами и, вероятно, доселе век свой доживает в безразличном поклонении и Гюго и Марлинскому, и в абсолютном непонимании всего нового и живого, начиная с самого Гоголя.
Та и другая молодежь - два фазиса того, что я не раз уже называл русским романтизмом и что совершенно не похоже на другие романтизмы. Русский романтизм так отличается от иностранных романтизмов, что он всякую мысль, как бы она ни была дика или смешна, доводит до самых крайних граней, и притом на деле. Немец, например, может род человеческий производить от обезьян и исправлять какую угодно, хоть пасторскую, обязанность: доходить до крайнейшего отрицания всяких нравственных основ или до самых фантасмагорических галлюцинаций и не спиться с кругу, ибо таких чудаков, как Гофман, который от своих принцев-пиявок, Серпентин {67} и иных созданий своей чародейной фантазии обретал успокоение только в Ауэрбаховском погребке {68} да там же большею частию и создавал их, или таких, как Макс Штирнер, который довел до крайнейшей, безумной последовательности мысль об абсолютных правах человеческого я, да и сел в сумасшедший дом, - очень немного. Великий Гегель, по сказанию известного ерника Гейне, выразился как-то в беседе неуважительно насчет планет небесных, да и сел потом преспокойно за вист. {69} Француз тоже за исключением лихорадочных эпох истории, когда милая tigre-singe {тигр-обезьяна (франц.).} {70} разыграется до головокружения, вообще весьма наклонен к нравственной жизни, наслаждениям фантастическими и иными прелестями, по весьма правдивым сказаниям Федора Достоевского. {71} Но мы народ какой-то неуемный, какой-то грубо-первобытный народ. Мысль у нас не может еще как-то разъединяться с жизнию. Закружилась у нас голова от известных веяний, так уж точно закружилась. Печальные жертвы приносили мы этим вихрям в виде Полежаевых, Мочаловых, Марлинских, даже Лермонтовых.
чем-нибудь заняться, мало удовлетворяло направление "Телеграфа" и общий уровень тогдашней литературы. Праздношатательство, эпикурейство, весьма притом дешевые, луна, мечта, дева, - тряпки, тряпки! - по позднейшему остроумному выражению Сенковского-Брамбеуса, {72} проповедуемые в поэзии сателлитами Пушкина и всякими виршеплетами в бесчисленных альманахах; немецкий сентиментализм, который стал скоро примешиваться в повестях Полевого и других к лихорадочно-тревожным веяниям и вел совершенно последовательно к знаменитому приторно мещанскому эпилогу "Аббадонны", {73} - все это могло. удовлетворить окончательно только ту молодежь, которая, как например мой наставник, в сущности переводила романтические стремления на суть знаменитой песни:
Для любви одной природа
Нас на свет произвела, {74}
да уездных или замоскворецких барышень, которые всё ожидали, что в последней главе "Онегина" явится опять не убитый им и только почтенный убитым Ленский и соединится с овдовевшею Ольгою, равномерно как Онегин с Татьяной. Из юношей, веривших в упомянутую песню, образовались или подьячие-пивогрызы, или лекаря-взяточники, или просто нюни и пьянюги; из барышень, конечно, Кукушкины, с жадностию читающие и в зрелых летах, "когда препятствия исчезают и два любящиеся сердца соединяются". {75} Все это как следует. Даже многие из поэтов тогдашних, проклинавших жизнь и сетовавших на то, как тяжело:
... быть в толпе бесчувственных людей, {76}
Все это не только что удовлетворялось окончательно и Полевым и его направлением, но, вероятно, и до сих пор, если еще здравствует на свете, то удовлетворяется. Да не то что вероятно, а это факт. Читали вы, например, недавно вышедшую поэму р. Жандра "Свет"? {78} Курьез; занимательный. Тридцатые годы, совершенно как были, вдруг возлетают перед вами запоздалым явлением, - совсем как были, с личностями непризнанных поэтов, воздушных графинь или княгинь, с речами а lа Марлинский, все это мужеский пол чуть ли не в тех же фраках с откинутыми широкими бортами и длиннейшими талиями, в башмаках с ажурными чулками из-под обтянутых панталон, а женский, или прекрасный, пол в шляпках с какими-то ракушками, с буфами-шарами рукавов и, напротив, с короткими талиями... Или загляните на задние дворы литературы, прочтите "Наташу Подгорич" {79} или другие недавние романы, которыми еще не перестает дарить свою публику "маститый" московский романист г. Воскресенский. Вот вам уцелевшие мумии Полевого и его направление.
В них самих, т. е. в Полевом и в тогдашнем направлении литературы, которого он был горячим и даровитым, но совершенно слепым вождем, лежало их крайне пустое будущее. Литература уже в конце тридцатых годов {80} разменивалась на пошлейшие альманахи. Пушкин начинал уже от нее отвертываться и уходить в самого себя. Полевой уже подавал руку Булгарину и начинал не понимать Пушкина. Да ведь и мудрено было, воспитавшись "Иваном Выжигиным" и снисходительно отнесшись к "Димитрию Самозванцу" {81} знаменитого уже и тогда Фаддея, понять сцены из "Бориса", {82} появлявшиеся хоть редко в хороших альманахах.
"Борис"-то и стал в своей величавой целости и был для многих, в том числе и для Полевого самого, камнем претыкания и соблазна. "Борис" же, с другой стороны, выдвинул ярко другого литературного деятеля, которому суждено было ответить потребностям серьезной молодежи, положить основы дальнейшему ходу критического сознания и, кроме того, воспитать и дать поколению его настоящего вождя, Виссариона Белинского.
Этот крестный отец великого борца был циник-семинарист, Никодим Надоумко. То есть Никодимом Надоумко был он до 1831 года и в одной только первой книжке новорожденного "Телескопа" за этот год. Затем явился редактор журнала Н. И. Надеждин, один из оригинальнейших самородков, один из величайших русских умов и одна из громаднейших ученостей, с положительным отсутствием характера, отсутствием почти таким же, как в другом современном ему деятеле - Сенковском, равно оригинальном по уму, равно обладавшем изумительною ученостью...
"жалости подобного" состояния "Вестника Европы", наводившего сон или уныние и своим Лужницким старцем {83} и своими литературными взглядами
Времен очаковских и покоренья Крыма, {84}
в статье "Сонмище нигилистов" явился новый, свежий, цинически-грязный, но по-своему остроумный и несомненно энергический деятель под именем Никодим Надоумко. Слово "нигилист" не имело у него того значения, какое в наши дни придал ему Тургенев. "Нигилистами" он звал просто людей, которые ничего не знают, ни на чем не основываются в искусстве и жизни, ну, а ведь наши нигилисты знают пять книжек {85} и на них основываются... Надоумко повел странные по плану и по содержанию беседы с просвирнями, корректорами типографий и иными выводимыми им лицами о пустоте литературного направления, нещадно восставал, больше, впрочем, из угождения старцам, на Пушкина, в чем, конечно, никто ему не сочувствовал, на Полевого и его поверхностность, в чем уже многие ему сочувствовали, на праздношатание мысли и чувства...
Затем, рядом статей под псевдонимом Надоумки завоевавши себе известность, а диссертацией" "De poesia romantica" {"О романтической поэзии" (лат.).} - степень доктора философии и кафедру, Н. И. Надеждин раскланялся с старцами и их органом и начал издавать "Телескоп". В первом же нумере, как я упомянул, он один во всей своей тогдашней критике объявил себя за пушкинского "Бориса" и встал во главе всей серьезной молодежи.
Но это уже относится к 1831 году...
1... таинственные совпадения создания Дон-Кихота и Гамлета... - Об этом совпадении уже писал И. С. Тургенев в статье "Гамлет и Дон-Кихот" (1860).
2... революционных стремлений и творчества Бетховена... - Имеется в виду отражение в творчестве Бетховена идейного духа Великой французской революции 1789-1793 гг. и революционных потрясений начала XIX в. (Испания, Италия, Греция).
3 О чем не смеет грезить ваша мудрость - "Гамлет", акт I, сц. 5. Г. неточно цитирует по памяти известный перевод Н. Полевого (Шекспир. Гамлет, принц датский. М., 1837, с. 53). У Полевого: "Горацио! есть многое и на земле и в небе, О чем мечтать не смеет наша мудрость".
4 Об этом, впрочем, рассуждал и писал я так много... - О связи романтизма и философского идеализма (трансцендентализма) Г. писал и в ранних своих статьях (например, в рец. на альманах "Комета" - Москвитянин, 1851, Ќ 9-10, с. 169178), и в поздних (например, в цикле "Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина", статья II - Русское слово, 1859, Ќ 3, отд. II, с. 1-39; в статье "Гейнрих Гейне" - там же, Ќ 5, отд. III, с. 15-28).
"... - В течение всего XIX в. в изданиях "Истории села Горюхина" (1830; впервые напечатано: Современник, ,1837, т. VII) название села приводилось в искаженном виде: "Горохино".
6... старцы в котурнах... - Атрибут античной драмы (котурны - башмаки трагических актеров на высокой подошве) использован для характеристики приверженцев классицизма. ... старцы "в бланжевых чулочках"... (т. е. в чулках телесного цвета - поколение, выросшее на сентименталисткой литературе.
7... как председатель палаты в "Мертвых душах"... ударением на слове: чу! - См.: "Мертвые души", т. I, гл. VIII.
8... автора книги "О старом и новом слоге", кумира для бланжевых чулков... - Г. стилистически нечетко построил фразу, так что понятие "кумир" может быть отнесено к "автору книги"; на самом деле кумир - названный выше Карамзин, а автор книги "Рассуждение о старом и новом слоге" (1803) - адмирал А. С. Шишков, решительный враг Карамзина.
9... доходящих в лице Иванчина-Писарева до идолопоклонства самого омерзительного. - Н. Д. Иванчин-Писарев опубликовал "Речь в память историографу Российской империи" (1827), прославляющую Карамзина.
11... блистательною статъею И. В. Киреевского... - "Обозрение русской словесности 1829 года" ("Денница, альманах на 1830 год", с. IX-LXXXIV). Одним из первых Киреевский оценил в творчестве Пушкина пафос "действительности" и шекспиризм.
12 Аристократы литературные и сам Пушкин держатся в стороне от этой борьбы. - Г. не совсем точен; в "Литературной газете" Дельвига в 1830 г. появились отрицательная рецензия Пушкина на 1-й том "Истории русского народа" Полевого и целый ряд статей П. А. Вяземского, направленных против Полевого (однако, упрекая Полевого за мелочную и легковесную полемику с Карамзиным, Пушкин был недоволен также мелочными и грубыми рецензиями на его труд, написанными М. П. Погодиным и Н. И. Надеждиным).
13 Нельзя... ничего неприличнее... вообразить... статьи, которой разразился против "Истории русского народа" редактор "Московского вестника"... - Речь идет о двух статьях-рецензиях М. П. Погодина с критикой 1-го и 2-го тома книги Н. А. Полевого (Московский вестник, 1830, Ќ 2, с. 165-190; 1831, Ќ 21-24, с. 165-200). Погодин, помимо мелких придирок, обвинял Полевого в забвении "государственности", в нарочитом противопоставлении народа государству.
14... еще неприличнее... статьи против нее в старческом "Вестнике Европы". - В этом журнале против книги Н. А. Полевого с двумя статьями выступил Н. И. Надеждин: Я. Н. "История русского народа", соч. Н. Полевого. Том 1. М. <...>, 1829 <...> (Вестник Европы, 1830, Ќ 1, с. 37-72); Письмо П. С. Правдивина к H. A. Haдоумку (О втором томе "Истории русского народа") (там же, Ќ 15-16, с. 276-302). Статьи Надеждина содержали еще более грубые нападки (чем рецензии Погодина) на Полевого за антикарамзинский дух его книги и за эклектизм, за "нахватанность" у других авторов идей и фактов.
отношении, демократические черты его мировоззрения сочетались с монархизмом и даже с "лакейской" покорностью властям. Полевой же до 1834 г., до запрещения "Московского телеграфа", был значительно более радикальным демократом, чем Погодин.
16... легко и смеяться над посвящением "Истории русского народа" Нибуру... - Н. А. Полевой посвятил книгу "Нибуру, первому историку нашего века", всемирно известному немецкому специалисту по истории древнего Рима; за это самонадеянное посвящение Полевого упрекали все рецензенты его книги.
17... Полевой, несмотря на свою последующую, несчастную и обстоятельствами вынужденную драматическую деятельность... - По распоряжению Николая I журнал Полевого "Московский телеграф" был запрещен в 1834 г. за относительно отрицательную резенцию редактора на псевдопатриотическую пьесу Н. В. Кукольника "Рука всевышнего отечество спасла". Полевой, обремененный долгами и семьей, вынужден был сам: теперь писать официально патриотические драмы из русской истории.
18... передовой скоро "сбрендил" до непонимания высшей сферы пушкинского развития... - Романтик Полевой не понял новаторства и реалистической основы пушкинских произведений после 1824 г., в том числе "Бориса Годунова" и "Евгения Онегина".
19... именно в томе 35-ом... натолкнетесь... на большую.... статью о... "Скупом"... - В. У <шаков>. Скупой, комедия в 5-ти действиях. Соч. Мольера, перев. С. Т. Аксаковым. - Московский телеграф, 1830, ч. 31, Ќ 3, с. 396-424. Г. все-таки ошибся: статья опубликована не в 35, а в 31 томе (части) журнала.
"абличительных" изданий... - Г. именовал так современные (начала 60-х гг.) сатирические журналы, ориентировавшиеся, как ему казалось, на мещанскую публику.
21... "Собрание разных театральных и литературных воспоминаний" Аксакова. - Г. неточен: книга С. Т. Аксакова называется "Разные сочинения" (М., 1858), а частью ее являются "Литературные и театральные воспоминания".
22... замечательную... повестушку "Киргиз-Кайсак"... - Действительно, повесть В. А. Ушакова "Киргиз-Кайсак" (1830) была сочувственно встречена критикой. Белинский в "Литературном альманахе" назвал ее "явлением удивительным и неожиданным" (I, 95).
23... милого учебника г. Георгиевского... - Георгиевский П. Е. Руководство к изучению русской словесности... СПб., 1842.
24... застарелые основы эстетических учений "симандры"... - Т. е. основы эстетики "семинаристов", учебники и курсы лекций И. И. Мартынова, А. Ф. Мерзлякова, А. И. Галича и др.
"Барон Брамбеус" в своем журнале "Библиотека для чтения" легковесные, на потребу низменным вкусам, сочинения разных жанров, как правило, - с сатирическим или юмористическим оттенком. Его можно считать предшественником бульварной обличительной и фельетонной публицистики второй половины XIX в., но Г. несправедливо сближает его с сотрудниками "Свистка", сатирического приложения к журналу "Современник" (от его названия в 60-х гг. получили широкое распространение термины "свист" и "свистать").
26... Надеждин в "Телескопе" и Шевырев в "Наблюдателе" разбили... Брамбеуса... - Имеются в виду резко отрицательные статьи Н. И. Надеждина (Издатель Телескопа и Молвы. Здравый смысл и Барон Брамбеус. - Телескоп, 1834, Ќ 19, с. 131-175; Ќ 20, с. 246-276; Ќ 21, с. 317-335) и С. П. Шевырева ("Словесность и торговля". - Московский наблюдатель, 1835, март, кн. 1, с. 5-29).
27... написал вещь весьма гнусную под названием "Висяша"... - Повесть В. А. Ушакова называлась "Пиюша" (1835), а карикатурным персонажем там выступал Висяша (Виссарион) Кривошеий, именем прозрачно намекавший на B. Г. Белинского; последний превосходно высмеял низкопробный характер этой "сатиры" - Белинский, II, 26-30.
28... гимн освобождения от векового крепостного рабства... - Стихотворение C. Т. Аксакова "При вести о грядущем освобождении крестьян" (1858; опубликовано в газете И. С. Аксакова "День", 1861, Ќ 1; не вошедшая в этот текст строфа была напечатана: Русский архив, 1885, кн. 5, с. 74).
29... автор "Комедии...",... "Ермака"... -? Имеются в виду драматические произведения Н. А. Полевого: "Комедия о войне Федосьи Сидоровны с китайцами" (1842), "Параша-Сибирячка" (1840), "Ермак Тимофеевич, или Волга и Сибирь" (1845).
"очерках" литературы)... - Полевой Н. А. Очерки русской литературы. СПб., 1839; впервые же статья о "Двумужнице" опубликована в "Московском телеграфе" (1833, Ќ 3, с. 472-492).
31... дюкре-дюменилевскую народность... - Дюкре-Дюмениль в своих романах в сентиментальном духе показывал жизнь поселян.
32... восстает на "Руку всевышнего" - См. примеч. 17.
33... в одном из фельетонов своего журнала показывает, например, Москву... - В фельетоне "Мелкая промышленность, шарлатанство и диковинки московские" (Московский телеграф, 1832, Ќ 13, с. 263-281; Ќ 14, с. 293-310; Ќ 15, с. 311-330;
34 Популярный вождь... написал... довольно ерундистую статью... - Речь идет о предисловии Н. А. Полевого "Державин и его творения" к "Сочинениям Г. Р. Державина" (СПб., изд. Д. П. Щукина, 1845). Статья, впрочем, печаталась раньше в "Московском телеграфе" (1832) и в "Очерках русской литературы" (1839).
"Россияда, поэма эпическая г-на Хераскова (Письмо к другу)" (журнал "Амфион", 1815, кн. 1-3, 5, 6, 8, 9). Слово "тешился", однако, не подходит к духу этих статей: они весьма умеренно антиклассицистские, Мерзляков с большим уважением относился к Хераскову и его поэме, с похвалами отзывался о нем.
36... Марлинского, окруженного... ореолою... трагической участи. - Марлинский был сослан на Кавказ, в действующую армию, и погиб в 1837 г. в битве с горцами у мыса Адлер.
37... до "стонов сизого голубка"... - Подразумевается популярная песня И. И. Дмитриева "Стонет сизый голубочек" (1792).
38... его высокопревосходительством И. И. Дмитриевым... - Намек на высокие государственные посты поэта: он был обер-прокурором Сената и министром юстиции.
39... "Веника граций"... - "Венок граций, альманах на 1829 год". М., <1828>. Альманаху предпослан "Разговор издателя с одной из московских красавиц", где Московская красавица допускает, что название послужит поводом для шуток: "... иные остряки назовут, пожалуй, Веником граций" (с. 10). Ниже Г. перечисляет переводы из западноевропейских писателей, действительно имеющиеся в альманахе (кроме Гюго: Г., очевидно, спутал его с А. Шенье).
41... видишь, что... втесались в соседство имена графини Ростопчиной, г-жи Каролины Павловой, г. М. Дмитриева, г. Федорова... и - о ужас! Авдотьи Глинки! - Явно речь идет о следующих заключительных строках статьи Г. "Русская изящная литература в 1852 году" (Москвитянин, 1853, Ќ 1), где лишь вместо Б. М. Федорова назван П. А. Вяземский: "О других поэтах-дамах, которых таланты уже окончательно уяснились и оценены по достоинству, мы считаем излишним говорить как, например, о гр. Ростопчиной, о г-же Павловой, хотя о том и о другом из этих замечательных и совершенно различных женских дарований сочли бы истинным удовольствием побеседовать с читателями. По той же причине мы не говорили о стихотворениях князя Вяземского, Дмитриева, Глинки" (Лит. критика, с. 111). Эти строки, видимо, были без согласования с Г. вписаны издателем "Москвитянина" М. П. Погодиным, симпатизировавшим консервативным и бездарным поэтам. У Г. были еще личные основания враждебно относиться к М. А. Дмитриеву, автору злой и грубой эпиграммы на стихотворение Г. "Искусство и правда", опубликованной Погодиным в том же журнале, где и стихотворение Г.:
Вы говорите, мой любезный,
Что будто стих у вас железный!
Железо разное: цена
Иное на рессоры годно,
Другое в ружьях превосходно,
Иное годно для подков:
То для коней, то для ослов,
Так вы которым подковались?
(Москвитянин, 1854, Ќ 5,
отд. VIII, с. 20).
42... инквизиторская статья г. Стурдзы... - Имеются в виду статьи А. С. Стурдзы, полные официозного и ортодоксально-религиозного пафоса, скорее всего: "Дань памяти Жуковского и Гоголя" (Москвитянин, 1852, Ќ 20, отд. I, с. 213-228).
"Семен Середа, куренной атаман запорожского войска" (Москвитянин, 1852, Ќ 13, с. 17-24; Ќ 14, с. 25-48). В первопечатном тексте было "г. Кулагинского"; впервые ошибка исправлена: Материалы, с. 404.
44... два-три стихотворения Хомякова... - Романтические стихотворения раннего периода: "Молодость" (1827), "Иностранка" (1832), "Орел" (1832), "Ключ" (1835) и др.
45... две-три... неопрятных, повестей Погодина... - "Нищий" (1825), "Невеста на ярмарке" (1827), "Русая коса" (1827), "Черная немочь" (1829) -повести о разночинцах и крестьянах, о социальном неравенстве. "Неопрятными" Г. их называет из-за несовершенства обработки, одновременно намекая на грубо-неопрятный человеческий облик автора.
46... солидарный притом всю жизнь с. мракобесами, с петербургским славянофильством... - О связях M. H. Загоскина с издателями реакционного журнала "Маяк" (П. А. Корсаковым и С. А. Бурачком), именовавшимися Г. "петербургскими славянофилами", см. статью Г. "Оппозиция застоя. Некоторые черты из истории мракобесия" (Время, 1861, Ќ 5, отд. II, с. 1-34).
47 Долевой отдал справедливость... попытке исторического романа... - Рец.: Н. П <олевой>. Юрий Милославский, или Русские в 1612 году. Соч. M. H. Загоскина. Московский телеграф, 1829, ч. 30, Ќ 24, с. 462-467.
"Несколько слов от сочинителя", опубликовано как предисловие к "Очеркам русской литературы" Н. А. Полевого (ч. 1, СПб., 1839, с. V-XLIII).
49... знаменитая пародия на Жуковского "Светлану..."- "Новая Светлана" М. А. Дмитриева (конец 1830-х гг.) ходила по рукам в списках; напечатана: Русский архив, 1885, Ќ 1, с. 649-659; но в этом варианте отсутствуют строки "У газетчика живет он на содержаньи". Г. неудачно назвал эту сатиру "пародией на Жуковского": Дмитриев лишь использовал ритм баллады "Светлана", совершенно не намереваясь ее пародировать.
50... (без трибуналов старцам не живется)... - Г. ненавидел жестокость мракобесов; он писал эти строки вскоре после разгрома польского восстания 1863 г., после смертных приговоров военно-полевых судов в Польше и репрессий по отношению к русской интеллигенции. Еще до польского восстания, на уже при разгуле черносотенной реакции, стремившейся подавить революционное движение в стране, проехав через Россию летом 1862 г., Г. писал в статье "Ветер переменился", что он пришел в "неописуемый ужас от многообразных проявлений "белого" (т. е. монархического, контрреволюционного, - Б. Е.) террора, обнаруживавшегося преимущественно в бюрократических и мещанских слоях" (Якорь, 1863, Ќ 2, с. 21).
51... старцев, которые... подъедали чистоту задач "Московского вестника" и "Москвитянина"... - Прежде всего имеется в виду М. А. Дмитриев; кроме него - кн. П. А. Ширинский-Шихматов, гр. Д. И. Хвостов ("Московский вестник"), А. С. Стурдза ("Москвитянин").
52..."Московские элегии" г. М. Дмитриева... - Книга была издана в Москве в 1858 г. и получила за свою реакционность единодушно отрицательные отзывы (см., например, рец. Н. А. Добролюбова - Современник, 1858, Ќ 9).
"Абличительная головешка" - так Г. называл журнал "Искра", будучи недовольным ее критикой "почвенничества".
54 "Назидательная головешка" - реакционный журнал "Домашняя беседа"; в своем журнале "Якорь" Г. неоднократно резко отзывался об этом органе.
55... наших бюхнерчиков и молешотиков... - т. е. проповедников вульгарного материализма.
56 Инфамия - гнусность, подлость, позор (от франц. infamie).
57 Назойство - назойливость.
"Какой ты Сын отечества - Ты просто Сукин сын!" (Эпиграмма и сатира... Т. 1. 1800-1840. М. -Л., 1931, с. 252),
59... ругательства двух "Вестников"... - "Вестника Европы" и "Московского вестника".
60... эпиграммы г. М. Дмитриева... - Возможно, имеется в виду поэма "Новая Светлана" (см. примеч. 49); но известны и отдельные эпиграммы Дмитриева на Полевого, см.: Эпиграмма и сатира... Т. 1. 1800-1840. М. -Л., 1931, с. 255-256.
61... водевильные куплеты Писарева. - В водевиль А. И. Писарева "Три десятки, или Новое двухдневное сражение" (1825) были введены куплеты, высмеивающие Полевого (см. их текст: Стихотворная комедия конца XVIII-начала XIX в М. -Л, 1964, с. 916-917). '
62... находят теперь более вкуса в анатомических, чем в исторических, диссертациях)... - Освободительный, расковывающий характер 60-х гг. вызвал в жизни и в печати оживленные дискуссий о предоставлении женщинам права на получение высшего образования. Многие русские женщины жаждали поступить в медицинские учебные заведения, но по тогдашним законам им было запрещено поступать в русские университеты и академии, поэтому женщины часто уезжали учиться в зарубежные высшие учебные заведения. Г., с позиций романтика-гуманитария вообще высокомерно относившийся к естественнонаучному образованию, иронизировал и по поводу соответствующих стремлений женщин.
относился к антицентрализаторским идеалам историка, к защите областных свобод: см. его рец. на кн. Костомарова "Северно-русские народоправства во времена удельно-вечевого уклада", 2 тома, СПб., 1863 (Время, 1863, Ќ 1, отд. II, с. 92-140). Но когда в связи с появлением статьи Костомарова "Куликовская битва" ("Приложение к Месяцеслову на 1864 год", с. 3-24) возникла резкая полемика между автором и М. П. Погодиным (в газетах "День" и "Голос" начала 1864 г.; подробное ее изложение см.: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 21. СПб., 1907, с. 385-405), то Г. занял сторону своего учителя Погодина: Костомаров рассматривал Московское княжество XIV в. лишь как одну из многих других русских областей, а Погодин упрекал его в антипатриотическом принижении Москвы.
64... не то поморскими, не то просто поморными галлюцинациями русских историков "Искры". - Каламбур, основанный на звуковом сходстве весьма различных понятий: под "поморскими" Г., вероятно, подразумевает издевки "Искры" над норманской теорией происхождения первых русских князей, проповедовавшейся М. П. Погодиным (см., например: Искра, 1860, Ќ 13, с. 137), а слово "поморный" (означающее и "умору" - смех и "помору" - болезнь, отраву) вначале было брошено искровцам как уничижительный эпитет их врагами: Русский вестник, 1859, сент., кн. I, "Современная летопись", с. 93; Гымалэ <Волков Ю.>. Литературные впечатления. - Санктпетербургские ведомости, 1860, Ќ 190, 211 (см. примеч. И. Г. Ямпольского в кн.: Поэты "Искры". Том 1. В. С. Курочкин. Л., 1955, с. 747), но искровцы подхватили этот эпитет и перенесли его на противника, очень часто употребляя его в заметках, стихах и даже введя специальный раздел "Поморные наброски" (см.: Искра, 1863, Ќ 47, с. 705-706).
65... стоит только начать... - По смыслу вместо "только" должно стоять слово "теперь".
66... говорить "против волка" - т. е. мужественно говорить не очень приятную правду (по аналогии с выражением "против шерсти").
67... принцев-пиявок, Серпентин... - Принц - персонаж "Житейских воззрений кота Мурра" (1822), Серпентина - рассказа "Золотой горшок" (1813) Э. Т. А. Гофмана.
69 Великий Гегель, по сказанию известного ерника Гейне, выразился как-то в беседе неуважительно насчет планет небесных, да и сел потом преспокойно за вист. - В очерке "Признания" (1854) Г. Гейне вспоминал, как он, будучи молодым человеком, в' беседе с Гегелем назвал звезды "обителями блаженных", а Гегель ответил, явно эпатируя романтического юношу: "Звезды только светящаяся сыпь на небе!" - и тут же Гегеля пригласили на партию виста (см.: Гейне Г. Собр. соч. в 10-ти т., т. 9. М., 1959, с. 113-114).
70 Tigre-singe - широко известное выражение Вольтера (см., например: Voltaire. Correspondence, vol. 67. Geneve, 1962, p. 293), которое цитировалось в России уже в XVIJI в. (см.: Заборов П. Р. Вольтер в России конца XVIII-начала XIX века. - В кн.: От классицизма к романтизму. Л., 1970, с. 77). А. С. Пушкин в Лицее имел прозвище "француз, смесь обезьяны с тигром".
71... по весьма правдивым сказаниям Федора Достоевского. - Имеются в виду главы V-VIII очерков Ф. М. Достоевского "Зимние заметки о летних впечатлениях" (Время, 1863, Ќ 3, с. 323-362), где весьма иронически описаны быт и нравы французских буржуа.
72... луна, мечта, дева, - тряпки, тряпки! - по позднейшему остроумному выражению Сенковского-Брамбеуса... - Это выражение не найдено в произведениях Сенковского, но оно, видимо, было известным; ср. в статье А. Фета "О стихотворениях Ф. Тютчева", посвященной "А. А. Григорьеву", рассуждение об эпигонской поэзии: "Луна, мечта, дева! тряпки, тряпки! Да, действительно они превращались в тряпки, которыми один ленивый не помыкал" (Русское слово, 1859, Ќ 2, с. 66).
"Аббадонны"... - Роман Н. А. Полевого "Аббадонна" (М., 1834) появился еще до разгрома журнала "Московский телеграф", а "Эпилог Аббадонны" (Сын отечества, 1838, июль, с. 17-82; октябрь, с. 101-156) создавался нравственно надломленным и напуганным репрессиями писателем. Но Г., вероятно, прочитал лишь первую часть эпилога, где герой, поэт Вильгельм Рейхенбах, получает крупную сумму по завещанию умершего должника его отца, разрушает козни злодеев я обручается с Генриеттой; вторая же часть эпилога насыщена похищениями, убийствами, отравлением, так что весьма далека от приторности.
74 Для любви... на свет произвела... - Источник цитаты не найден.
75... Кукушкины... "когда препятствия исчезают и два любящиеся сердца соединяются". - Неточная цитата из тирады Кукушкиной - драма А. Н. Островского "Доходное место", д. II, явл. 5.
76... быть в толпе бесчувственных людей... - Источник цитаты не найден.
77... дослужились до чинов известных и до пряжек за двадцатипятилетие. - Намек не расшифрован, возможно, имеется в виду кн. П. А. Вяземский, превратившийся из фрондирующего поэта в видного чиновника, товарища (заместителя) министра народного просвещения. Возможно также, что объектом иронии является В. Г. Бенедиктов, дослужившийся до должности директора банка и до чина действительного статского советника. В фразе чувствуется аллюзия на известную реплику чиновника в романе А. И. Герцена "Кто виноват?" по поводу отставки Бельтова: "Ровно четырнадцать лет и шесть месяцев не дослужил до пряжки". Пряжка - знак отличия беспорочной службы, дававшийся (до 1858 г.) за 15, 20, 25 и т. д. лет.
"Свет"? - Точное название: Свет. Роман минувшей эпохи в стихах. СПб., 1857.
79 "Наташа Подгорич" - роман М. И. Воскресенского (М., 1858); кроме того, он автор романов "Черкес" (М., 1830), "Проклятое место" (М., 1838) и др.
80... в конце тридцатых годов... - Ошибка; нужно или "в конце двадцатых", или "в начале тридцатых".
81... снисходительно отнесшись к "Димитрию Самозванцу"... - В журнале Н. А. Полевого "Московский телеграф" появилась весьма сочувственная рец. В. А. Ушакова на роман Ф. В. Булгарина "Димитрий Самозванец" (1830, Ќ 6, с. 193-237); правда, сам Полевой публично отмежевался от этой рец. (1830, Ќ 23, с. 368); мнение его о романах Булгарина было сдержанным, но в целом - положительным (отмечалась надуманность характеров и сюжета, но признавался большой успех у "публики").
82... сцены из "Бориса"... - Первоначально, до отдельного издания 1831 г., из драмы "Борис Годунов" были напечатаны отрывки в "Московском вестнике" (1827, Ќ 1), в альманахах "Северные цветы" на 1828 год и "Денница" на 1830 год.
"Вестника Европы" М. Г. Каченовский (хотя в действительности он выступал под этим псевдонимом с соавторами).
84 Времен очаковских и покоренъя Крыма... - Строка из комедии А. С. Грибоедова "Горе от ума" (монолог Чацкого, д. II, явл. 5).
85... наши нигилисты знают пять книжек... - Г. иронизирует над радикальной молодежью 60-х гг., увлекавшейся вульгарно-материалистическими трудами К. Фогта, Бюхнера, Молешотта.