Поиск по творчеству и критике
Cлово "1914"
Входимость: 5. Размер: 68кб.
Входимость: 1. Размер: 47кб.
Входимость: 1. Размер: 58кб.
Входимость: 1. Размер: 87кб.
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Входимость: 1. Размер: 99кб.
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 5. Размер: 68кб.
Часть текста: дни "вопрос о нашей самостоятельности" (выражение Григорьева) встал перед нами в столь ярком блеске, что отвернуться от него уже невозможно. Мне кажется общим местом то, что русская культура со смерти Пушкина была в загоне, что действительное внимание к ней пробудилось лишь в конце прошлого столетия, при первых лучах нового русского возрождения. Если в XIX столетии все внимание было обращено в одну сторону - на русскую общественность и государственность, - то лишь в XX веке положено начало пониманию русского зодчества, русской живописи, русской философии, русской музыки и русской поэзии. У нас еще не было времени дойти до таких сложных явлений нашей жизни, как явление Аполлона Григорьева. Зато теперь, когда твердыни косности и партийности начинают шататься под неустанным напором сил и событий, имеющих всемирный смысл, - приходится уделить внимание явлениям, не только стоящим под знаком "правости" и "левости"; на очереди - явления более сложные, соединения, труднее разложимые, люди, личная судьба которых связана не с одними "славными постами", но и с "подземным ходом гад" и "прозябаньем дольней лозы". В судьбе Григорьева, сколь она ни "человечна" (в дурном смысле слова), все-таки вздрагивают отсветы Мировой Души; душа Григорьева связана с "глубинами", хоть и не столь прочно и не столь очевидно, как душа Достоевского и душа Владимира Соловьева. Убитый Грибоедов, убитый Пушкин. Точно знак того, что рано еще было тогда воздвигать здание, фундамент...
Входимость: 1. Размер: 47кб.
Часть текста: Да и мне ль Вам говорить о жизни сей? И восхищаться бородой, Да вечный звон колоколов Церквей различных сороков Превозносить?.. Иные есть, Кому охотно эту честь Я уступить всегда готов; Их голос важен и силён В известном случае, как звон Торжественный колоколов… Но жизнь иную знаю я В Москве старинной… …… … … … …… … … … …… … … … …… … … … 3 Из всех людей, которых я В московском обществе знавал, Меня всех больше занимал Олимпий Радин… Не был он Умом начитанным умён, И даже дерзко отвергал Он много истин, может быть; Но я привык тот резкий тон Невольно как-то в нём любить; Был смел и зол его язык, И беспощадно он привык Все вещи называть по именам, Что очень часто страшно нам… В душе ль своей, в душе ль чужой Неумолимо подводить Любил он под итог простой Все мысли речи и дела И в этом пищу находить Насмешке вечной — едко-злой, Над разницей добра и зла… В иных была б насмешка та Однообразна и пуста, Как жизнь без цели… Но на чём Страданья гордого печать Лежала резко — и молчать Привык он — о страданьи том… В былые годы был ли он Сомненьем мучим иль влюблён...
Входимость: 1. Размер: 58кб.
Часть текста: к А. Н. Майкову, представляющего значительный интерес для характеристики идейных позиций критика, имеются в моей книге "История одной вражды. Переписка Достоевского и Тургенева" (1928, стр. 166).} Один из ведущих сотрудников журналов "Время" и "Эпоха" -- литературный критик и поэт Аполлон Александрович Григорьев был видным теоретиком "почвеничества". Не только при его ближайшем участии, но в какой-то мере и под его влиянием формировалось направление журналов братьев Достоевских, определялась их идейная программа. Ап. Григорьев активно сотрудничал во "Времени" в первые месяцы 1861 г. Но уже в июне из-за разногласий с редакторами он уехал в Оренбург и оттуда в своих письмах выражал резкое недовольство по поводу симпатий "Времени" к "Современнику". 16 сентября 1861 г. Ап. Григорьев писал из Оренбурга М. П. Погодину: ""Время" идет хорошо, платит хорошо; "Время" мной дорожило и дорожит. Но "Время" имеет наклонность очевидную к Чернышевскому с компанией,-- и я не остался в Петербурге". А спустя три месяца -- 12 декабря -- Ап. Григорьев делится своими мыслями по тому же поводу с Н. Н. Страховым: ""Времени", чтобы быть самостоятельным, нужно: или 1) окончательно изгнать меня и тебя и постараться переманить Чернышевского, или 2) быть последовательным в своей вере в поэзию и жизнь, в идею народности вообще (в противоположность абстрактному человечеству),-- воспользоваться ошибками славянофильства, как...
Входимость: 1. Размер: 87кб.
Часть текста: Аполлон Григорьев и Анри Бергсон Аполлон Григорьев и Анри Бергсон 1 Русская историко-философская и эстетическая мысль до сих пор так и не отреагировала на импульсы к исследованию отношения "Григорьев - Бергсон". Нам известны три таких импульса, два из которых разнятся ценностно-эмоциональной окрашенностью, а один в своей чисто объективной манере её лишён. Первый из этих трёх импульсов, если их выстроить хронологически, идёт от Л. Гроссмана. В своей статье "Основатель новой критики" Гроссман, между прочим, пишет: "Органическая теория в том виде, в каком обосновал её Григорьев, была первой попыткой у нас цельной философской системы литературной критики. Этот первый опыт оказался таким значительным, что до сих пор он является "едва ли не лучшим критическим каноном"[i]. Отношение "Григорьев - Бергсон" видится Гроссману отношением идентичности. "Ученик Шеллинга, Аполлон Григорьев был бергсонианцем avant la lettre, и если бы мы хотели составить канон правил и литературной критики по учению знаменитого философа, мы бы лучше всего разрешили бы эту задачу, обратившись к забытым страницам непризнанного критика "Москвитянина". В них поистине заключён полный декалог новой критики"[ii]. В 1916 г., то есть через два года после Гроссмана, А. А. Блок, видевший в творчестве Григорьева исключительно важный...
Входимость: 1. Размер: 30кб.
Часть текста: Статьи Григорьева, которые принято относить, по их непосредственному «предмету», к области литературной и театральной критики, являются, по своему методу и по своей глубинной проблематике , статьями истинно философскими . Поэтому для понимания этих статей совершенно необходимо то особое усилие (или напряжение) мысли, которое свойственно именно философии[2]. Там же, где это усилие отсутствует – то ли по причине неспособности к нему, то ли по недостатку упражнения в нем – мы получаем вопиющее непонимание Григорьева как философа . Непонимание, которое нередко соседствует с искренней симпатией к «последнему романтику», «русскому Гамлету» и т. д. За те почти полтора столетия, которые прошли со дня смерти Григорьева, это непонимание имело возможность сложиться в достаточно определенный и устойчивый «образ Григорьева», имеющий к оригиналу отношение весьма отдаленное, а в чем-то и просто карикатурное. И снова добавлю: тот факт, что карикатурность эта зачастую бывает совсем не намеренной, делает ее тем более досадной. Назову уже сейчас те элементы «образа Григорьева», которую играют основную роль в искажении его философских взглядов. Это, во-первых, представление о Григорьеве как безоглядном «жизнепоклоннике», который исповедовал прямо-таки языческий «культ жизни» в ее стихийности, непосредственности, «бессознательности» и проч. Во-вторых, это трактовка Григорьева как своего рода «мыслителя» без мышления в собственном смысле слова; как философа, который если и «мыслил», то не понятиями и логически связанными суждениями, а преимущественно...
Входимость: 1. Размер: 56кб.
Часть текста: - ты ли?.. Парадоксально, но незамысловатый текст застольной песни – всё, что осталось в памяти современников и потомков из литературного наследия этого самобытного и когда-то весьма известного автора. Да ещё знакомое всем со школьной скамьи откровение о Пушкине, которого именно Григорьев впервые назвал «наше всё»… Аполлон Григорьев Между тем, во второй половине XIX века, когда жили и творили такие столпы отечественной литературы, как И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, имя Аполлона Григорьева было настолько популярно, что стало нарицательным. Его критические статьи и публикации в «толстых» журналах вызывали острую полемику в литературных кругах того времени, а пьяные дебоши и беспорядочный образ жизни, который вёл литератор, лишь добавляли ему скандальной славы «маргинала» в глазах образованного общества. По воспоминаниям современников, Григорьев был яркой личностью, человеком, фанатически преданным искусству, неутомимым в нравственных и умственных исканиях, но, как это часто бывает с людьми духовно одарёнными, в житейских делах он проявлял крайнюю беспорядочность и беспомощность. Не сумел, подобно многим менее талантливым, но более удачливым собратьям по перу, проложить себе путь к славе, расталкивая локтями злопыхателей и конкурентов; не смог приспособиться, жить, «как все», хоть как-то упорядочив свой бесшабашный образ жизни. По предположению исследователей, некоторые черты реальной биографии Григорьева отразились в «Дворянском гнезде» И. С. Тургенева (семейная история Г.), психологический тип личности и бытовой облик - в образах Мити Карамазова («романтический безудерж» героя романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»), Феди Протасова («Живой труп» Л. Н. Толстого). Его...
Входимость: 1. Размер: 99кб.
Часть текста: поэзией: ведь большинство стихотворений поэта — как бы маленькие дневники и исповеди, а циклы стихотворений представляют собой своеобразные сюжетные эпизоды из реальной жизни автора, вплоть до прямой имитации ежедневных записей: таков цикл «Дневник любви и молитвы» («имитация» потому, что — сразу же оговоримся — не следует полностью отождествлять художественные произведения даже такого субъективного писателя, как Григорьев, с реальной биографией художника). Автобиографические мотивы вторгаются даже в критические статьи Григорьева. Не говорим уже об очень частых «лирических» отступлениях в статьях относительно личного пристрастия к тем или иным явлениям литературы или относительно духовной эволюции автора, — это бывает почти у всех критиков. Но у Григорьева в текст статьи включаются «посторонние», автобиографические отрывки. Например, в статье «Стихотворения Н. Некрасова» (1862) критик от анализа рецензируемых произведений неожиданно переключается на воспоминания о Берлинской картинной галерее и о беседах с В. П. Боткиным о судьбах русского искусства. Создается интересная мемуарная миниатюра, которую можно бы изъять из текста статьи и поместить в рубрику «Воспоминания» (по насыщенности критической статьи мемуарностью с Григорьевым может сравниться и даже опередить его еще один великий «личностный» критик — Д. И. Писарев). Публицистические же очерки Григорьева — «Беседы с Иваном Ивановичем о современной нашей словесности и о многих других вызывающих на размышление предметах» (1860), «Безвыходное положение» (1863), «Плачевные размышления о деспотизме и о вольном рабстве мысли» (1863) и многие другие настолько густо пересыпаны автобиографическими отступлениями, что фактически их с равными основаниями можно относить и к публицистике, и ...
Входимость: 1. Размер: 39кб.
Часть текста: не могли скрыть имени автора. Льва узнавали по когтям. Пародии сатирических изданий и нападки серьезной журналистики на все "парадоксы органической критики" Ап. Григорьева продолжались до тех пор, пока, наконец, общими усилиями его не заставили замолчать. "Я был уволен от критики", констатирует он в своем горько ироническом послужном списке за несколько дней до смерти. Такова, может быть, одна из самых грустных страниц в истории русской журналистики. Таков исключительный случай непонимания, систематической травли и окончательного изгнания из литературы одного из крупнейших европейских критиков новейшей формации, тонкого литературного аналитика-философа, глубокого поэта во всех своих раздумьях и оригинальнейшего новатора в излюбленной им области--изучении и толковании художественного творчества. В истории литературной критики Аполлон Григорьев намечает новую ступень. Его журнальные статьи открывают такие широкие пути в будущее, что только в наши дни, полстолетия спустя по их написании, руководящие идеи его осмеянных страниц во многом совпадают с последним словом умственных достижений современности. Интуитивное понимание литературных явлений, при самой тщательной проверке критических интуиции всеми средствами рассудочного познавания -- такова постоянная схема...
Входимость: 1. Размер: 5кб.
Часть текста: лишь огромного именья, И то, чтоб мог иметь и право я, и власть Хандрить и пьянствовать, избрать благую часть. Теперь, друзья мои, и рад бы я, конечно, Хандрить и пьянствовать, пожалуй, даже вечно, Да бедность не велит… Как века сын прямой, С самолюбивою родился я душой. Мне в высшей степени бывает неприятно, Когда меня хандра случайно посетит, Услышать про себя: «Хандрит? Ну да! Хандрит!» Он «домотался», вероятно. Известно, отчего хандрит наш брат бедняк, Известно, пьянствуя, он заливает горе, Известно, пьяным всем нам по колено море. Но я б хотел хандрить не так, Хандрить прилично, благородно, И равнодушно, и свободно… Хандрить и пьянствовать! Ужель Одну ты видишь в жизни цель, Мне возразишь печально, строго Ты ci-devant [2] социалист И беспощадный атеист, А ныне весь ушедший в бога, Ф<илиппов> мой, кого на памяти моей Во Ржеве развратил премудрый поп Матвей. Хандрить и пьянствовать! Предвижу уреканья Я даже от тебя, души моей кумир, Полу <нрзб> полу-Шекспир, Распутства с гением слепое сочетанье. Хандрить и пьянствовать! Я знаю наперед, Что мне по Бенеке опровергать начнет Евгений Э<дельсон> печальное ученье И сам для вящего напьется наставленья… Начало 1850-х годов Примечания Впервые: Русская мысль. 1914. № 12. С. 146; публикация В. Н. Княжнина. — Обращено к Александру Николаевичу Островскому (1823–1886), Евгению Николаевичу Эдельсону (1824–1868) и Тертию Ивановичу Филиппову (1825–1899) — членам «молодой редакции» «Москвитянина». Сион — гора близ Иерусалима; обитель Бога. Ты ci-devant социалист <…> А ныне весь ушедший в бога. — Имеется в виду идейная эволюция Филиппова, в результате...